сделал! – с горькой гордостью сказала Лена и заплакала.
Лина сидела рядом и гладила ее руки.
– А хочешь, – неожиданно сказала она, – будет так, что они пить бросят? Оба?
– Не бросят они, – размазывая слезы кулачком, сказала Лена. – Никогда не бросят!
– А ты скажи, чтобы они тебя на выходные взяли, – неожиданно для самой себя предложила Лина. – Я тебе скажу, что надо делать.
А внутренний голос уже подсказывал: «И ничего сложного, просто все: два корня сапун-травы выварить в ночь на воскресение, а отвар тот добавить в водку, приготовленную к употреблению. А для крепости воздействия произнести заговор: ты, небо, слышишь, ты, небо, видишь, что я хочу делать над телом раба такого-то? Тело Маерена, печень тезе. Звезды вы ясные, сойдите в чашу брачную; а в моей чаше вода из загорного студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор; а на моем дворе ни людей, ни зверей. Звезды, уймите раба такого-то от вина; месяц, отврати раба такого-то от вина; солнышко, усмири раба такого-то от вина. Слово мое крепко!» Всего-то!
– А поможет? – вытирая слезы, спросила Лена.
– А то! – засмеялась Лина.
– А где же ее взять, эту сапун-траву? – судорожно вздохнула Лена, еще не остывшая от слез.
– А это уже моя забота!
Знала бы она, что сама себе яму роет! До летних каникул Лена в интернате все-таки доучилась, а затем за ней приехали отец с матерью и документы забрали, потому что оба не пили, а когда все в семье нормально, надо чтобы дети жили с родителями. Никак нельзя, чтобы родители и дети сами по себе были и не зависели друг от друга. И на то, что у Лины они тем самым самую близкую в жизни подругу отнимают, Ленкиным родителям было наплевать. Главное – семейная жизнь постепенно налаживаться стала. А отец Лены даже стал своих хитрых кукол вырезать и сдавать в кооператив, который занимался народными промыслами. Куклы его были в цене, поэтому семейное благополучие тоже быстро возросло, особенно когда водку покупать стало не надо. Прощаясь, Лена протянула подружке куклу.
– Держи, – сказала она. – На память. Я теперь дома жить буду и учиться в Масляевке.
На летние каникулы мать взяла Лину домой. Лине шел пятнадцатый год – время, когда подросток начинает превращаться из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Мать ее особо не расспрашивала, наверное, с директрисой школы наговорилась.
– А иначе нельзя было? – только и спросила она про Арнольда Петровича.
И невозможно убедить ее, что никто в смерти старого развратника виноват не был, сам он довел себя до смерти, невоздержанием и жадностью своей.
– Поживи лето дома, Басяева, – сказала директриса. – Может, поумнеешь чуточку!
В деревню ехали на попутной машине, когда поднялись на бугор и показался луг в сиреневых шариках клевера, Лине захотелось спрыгнуть
