стоял чуть позади, она чувствовала его внимательный взгляд. – Вы хотели поскорее поговорить со мной.
– Да.
Баринов помолчал, ожидая продолжения.
– Вы очень пристально следили за мной весь вечер.
– Не следил. Наблюдал.
– Все равно.
– Пусть так… Но я вас слушаю, Нина Васильевна.
– Что вы хотите услышать?
– Все, что вы хотите рассказать… Ведь вам есть что рассказать? Кстати, меня зовут Павел Филиппович.
– Да-да, спасибо!.. Я, знаете, действительно забыла, извините… Вы психиатр?
Глаза привыкали к густеющим сумеркам, и боковым зрением она могла различить темный силуэт на фоне сероватой стены, дорисовывая памятью строгий костюм, белоснежную, с туго накрахмаленными манжетами и воротничком, рубашку. А лицо его ускользало.
Баринов негромко рассмеялся – добродушно и не обидно.
– Смешные предрассудки… Стоит людям сказать, что кто-то работает с человеческим мозгом, так его с ходу обзывают психиатром.
– Разве стыдно быть психиатром?
– А разве стыдно обращаться к психиатру за помощью?
На этот раз промолчала Нина.
– Вам нравится современная западная литература?
– Что?.. А-а, ну да, разумеется. Только я в последнее время мало читаю.
– Там все герои так или иначе, но регулярно посещают своего врача-психотерапевта. Помните?
Нина кивнула.
– Но и в жизни каждому из нас не повредило бы хоть изредка попадать к нему на прием.
– Вот я и… пришла.
– Но я же не психиатр. И не психотерапевт.
– Тогда я, наверно, должна извиниться, – Нина повернулась к нему. – Я отняла у вас много времени, Павел Филиппович, а случай мой, получается, не в вашей компетенции. Извините.
– Ваш случай? – Баринов оторвался от стены и подошел к перилам балкона. Теперь он стоял рядом. – Ваш случай… Ну, начнем с того, что «вашего случая» я пока еще не видел, не знаю. А во-вторых, понимаете, это было бы слишком откровенно и потому для меня неинтересно.
– Вы полагаете, что шизофрения…
– Нина Васильевна! Право слово, не считайте меня несерьезнее, чем я есть. Правда, мы видимся с вами впервые…
– Но мой муж…
– Обещал вам приличного психиатра?
Нина поежилась и с преувеличенным вниманием принялась рассматривать узенький серпик над черной верхушкой клена. «Денежку бы ему показать». Небо быстро темнело, теряя прозрачность, и на нем все ярче проступали звезды.
– Д-да, – с трудом произнесла она.
Баринов снова рассмеялся. Негромко и коротко, но суше, чем в первый раз.
– Вот потому я не люблю, когда меня представляют кому-то через третьи руки. А тут, видимо, даже через четвертые-пятые.
– Однако ж и вы,
