к себе и тихо произнес:
– Нам давно следовало бы помириться… когда-то я повел себя неправильно, и мне старая княгиня точно не поверит, как и твоему деду… а вот ты… ты – дело другое.
Княжна наморщила носик.
– Мы соседи. И от этого деваться некуда… – проговорил Дубыня.
– И поэтому ты по-соседски прибрал ее земли к рукам?
– Лика!
– А разве не так? Папенька, я тебя люблю… и деда уважаю, но вы хотите невозможного! Я могу улыбаться, могу играть в прелестницу… могу… не знаю, хоть на голову встать, но это ничего не изменит! Насколько я успела понять, княгиня настроена весьма решительно… и меня это пугает.
Произнесено сие было тихо, но Димитрий все же решился сплести махонькое заклятьице. Будучи слабым, неприметным, оно не должно было потревожить Таровицких, а вот беседа эта оказалась преувлекательнейшей.
– Она целительница.
– И что? Нет, я не думаю, что она решится на убийство… во всяком случае, если правду говорят и княгиня справедлива, то ко мне у нее претензий не будет. А вот тебе и деду стоит быть осторожней… и вообще, не понимаю!
– Чего?
– Ничего. Что тогда произошло? Не отворачивайся, я слышала, как ты с маменькой разговаривал.
– Что слышала? – Дубыня напрягся.
– Не все. К сожалению. – Княжна Таровицкая сбросила маску прелестной девицы, голова которой забита исключительно шелками, кружевами и перламутровыми пуговичками, – но достаточно, чтобы понять. Ты сжег то поместье…
– Молчи.
А вот это уже на признание тянет, правда, слабоватое. Одного свидетельства Димитрия будет недостаточно, княжна перед судом от слов своих отречется, сыграет капризную девицу, которая сплетни папеньке пересказывала. Дубыня же…
– Папа… это такая тайна, которая и не тайна совсем… думаешь, дома об этом не шептались? Или вот здесь… да тут, почитай, все уверены, что ты или отправил Одовецких в Царство Божие, или просто ситуацией воспользоваться сумел…
Дубыня наливался краской.
Губы побелели. Черты лица заострились.
– Успокойся. – Солнцелика погладила отца по плечу. – Я… не то чтобы не верю, что ты не мог этого сделать. Просто… мне хотелось бы знать: почему? И не только мне… объяснись с княгиней. Может, она поймет…
– Не поверит. – Дубыня дернул рубашку, и махонькие пуговицы поскакали по полу. – Если б все так просто было…
– Тогда земли верни.
– И что она с ними делать станет? Одовецкая целительница, каких свет не видывал. – Он потер грудь и тяжко прислонился к стене. – Но хозяйка из нее преотвратнейшая – ты бы видела, что там творилось. Я просто порядок… навел… и деньги… я ж ни грошика… себе…
А ему и вправду дурно.
Вот ведь… про то, что у старика Таровицкого с сердцем худо, Димитрий знал, как и то, что старик оный давно уж удалился в семейное имение, которое если и покидал, то ненадолго и недалече. А выходит, не он один с сердцем
