у которых была подобная или хотя бы какая-нибудь мушка на лице.
Выпускной.
Пьяная Светка.
Пьяная Дашка.
Пьяная Катька.
Пьяная Надежда Валентиновна – классуха.
Пьяненький Андрей Васильевич – директор.
Пьяные родители.
Пьяные выпускники.
Все были пьяные.
И я не исключение.
Ничего особенного. Танцы, клятвы в вечной дружбе, неожиданные признания и откровения в адрес друг друга, поцелуи за лестницей, кто-то в обнимку с Катькой, кто-то в обнимку с унитазом, родители, умоляющие поучаствовать в конкурсах. Антоха и Вика закрылись в классе на четвертом этаже. Красавчики. Леха и гитара – неразлучная пара. «Моя девушка», как он ее называл. Реальной-то не было. Играть потому что надо было нормальные песни, а не его бесконечную «Я солдат». Напророчил, кстати, и с первого курса его отчислили, и пошел разгуливать по плацу. Я и Ланка тоже спрятались под лестницей, но не успели даже толком поцеловаться. Подняли крик. Вася перебрал, и его стало рвать прямо на пол в спортзале. Он был бледный, как мышь, хотя и улыбался, когда его увозили на скорой.
Все как-то резко протрезвели. Родители вспомнили, что они взрослые, отобрали весь запас топлива, кое-что, правда, удалось спрятать, стали капать на мозг, что быть взрослыми – это прежде всего ответственность, а не возможность набухиваться безнаказанно. Учителя в последний раз давали свои наставления, что нужно всегда тянуться к знаниям, даже на пенсии, потому что «знания – это свет», называли нас балбесами, но уже без злобы, а даже как-то с грустью. Мы, хоть и самый худший класс, что когда-либо у них был, но остальные-то еще хуже.
Потом все поперлись встречать рассвет. И вроде романтика, но по трезваку нас с Ланкой так и не потянуло друг к другу. У нее была слишком маленькая мушка, еле заметная, да и светлые волосы мне никогда не нравились. А я, видимо, не особо тянул на роль долгожданного принца.
Универ.
В универ я не поступил. Подал документы на юрфак, затем на журфак. В итоге – даже близко не первый в списке. В армию идти не хотелось. Пошел в училище культуры. Хоть какая-никакая, а отсрочка. Мальчиков на режиссерском не хватало. Меня взяли даже с моим уровнем.
Я читал стихотворение Тютчева.
Я читал басню Крылова.
Я пел про «Ой, мороз, мороз» и «Катюшу».
Я танцевал вальс с какой-то коротко стриженной студенткой, сидевшей на вступительных, но мы двигались по-разному. Абсолютно вразнобой. Она смотрела на меня как на умственно отсталого. Я на нее – как на звезду погорелого театра.
Я танцевал со стулом.
Я честно сознался, что не очень люблю театр, но больше никуда не поступил, а в армию идти не хочется.
Мастера звали Александр Сергеевич. Или Сергеич, как все потом называли.
Он поблагодарил за честность.
Он сказал, вы приняты. В вас есть что-то живое, настоящее, аутентичное.
Я подумал,
