овинность уже не расстреливали, не вешали, как прежде. Так же гоняли от зари до зари, выжимая последние соки, не давали толком отдыхать, но казнили только за исключительные провинности, к примеру, за попытку побега. Тут уж если попался – готовься к самому страшному. Могут не просто расстрелять, а показательно перед строем отдать на растерзание собакам или забить до смерти прикладами. Способ всецело зависел от изуверской фантазии лагерфюрера.
Кормили в 1945-м тоже крайне плохо. Видать, нормальной провизии самим не хватало. Который день на обед в бараке, именуемом «столовой», заключенные получали по небольшой порции баланды, по три крохотных картофелины и по маленькому кусочку непонятной темной субстанции, называемой хлебом. После такого «сытного» обеда каждое движение из-за слабости давалось с трудом. А двигаться под гневные окрики охранников все же приходилось.
В этот день Девятаев с Кривоноговым работали на аэродроме. Перед побегом им надлежало определиться с составом группы, поэтому их товарищ – Владимир Соколов, занимавший должность помощника капо, включил их в одну бригаду. Здесь во время работы можно было спокойно поговорить, обсудить планы. Вахтман, как правило, прогуливался в поле зрения, но близко к объекту работы не подходил. Другим заключенным было все равно, о чем треплются товарищи.
Разравнивая на грунтовке специальную смесь, советский летчик говорил отрывисто и с придыханием:
– Четверо нас, Ваня. Всего четверо. Костяк. Мы с тобой, Вовка Соколов да Немченко.
– Согласный я: маловато. Вдруг охранника не получится угомонить с первого раза? Тогда придется остальным навалиться. А ежели бугай попадется? Раскидает нас как детвору, и хана нашему побегу, смекаешь? Надо бы пораскинуть мозгами, – освобождал последнее ведро Ванька Кривоногов.
Девятаев еле передвигался. Болели от побоев спина, руки, голова. Напарник знал это, понимал его состояние и всячески старался облегчить страдания.
– Давай-ка сюда свои ведра. Пройдись налегке, – предложил он.
Михаил отдал товарищу пустые ведра, поглядел в серое небо и продолжил:
– Верно говоришь. Ничего путного не выйдет из нашей задумки, если попытаем счастья в таком составе. Чтоб немца-охранника завалить, нужен такой здоровяк, как Петька Кутергин.
– Согласный. Петька подойдет. Еще могу присоветовать Мишку Емеца.
– Я о нем тоже думал. Надежный мужик.
– Политрук – одно слово. Значит, берем?
– Берем. Итого, шестеро. Еще бы надо несколько человек.
– Неужто опять мало?! – подивился Кривоногов.
– Мало.
– К чему больше-то? Охранника-вахтмана вшестером точно одолеем, а самолету хватит ли силенок поднять всех в воздух?..
Ванька Кривоногов был, как говорится, своим в доску. Чуть выше среднего роста; несмотря на худобу – крепкий и широкоплечий. Живой, подвижный, неугомонный. И что особо ценно: не падающий духом даже в самой аховой ситуации. Родился Иван в селе Коринка под Нижним Новгородом. Учился, работал, ушел на военную службу в пограничные войска, да так на границе и остался. Армейский путь начал в знаменитой Шепетовке, а в двадцать четыре года принял на себя удар гитлеровских войск на берегу пограничной реки Сан. В звании лейтенанта командовал небольшим гарнизоном ДОТа (долговременной огневой точки) и сдерживал атаки врага под ураганными обстрелами до первых чисел июля 1941 года. Из пятнадцати защитников точки в живых осталось четверо, да и те были завалены бетонными обломками разбитого сооружения. Так тяжелораненый и обожженный Иван и угодил в плен. По лагерям скитался под вымышленным именем «Иван Корж», выдавая себя за выходца с Украины.
– Силенок-то? Конечно, хватит! Пойми, Ванька, это ж боевые двухмоторные бомбардировщики, а не перкалевые По-2, – кивнул Девятаев в сторону самолетной стоянки. – Они по три тонны бомб на борт принимают и забираются с ними на восемь с половиной тысяч.
– Ого! Хватает же мощи!
– Вот тебе и «ого»! Так что всех поднимет – не дрейфь. А вот попотеть нам придется, чтоб завести моторы незнакомой машины и заставить ее взлететь.
Вместе они сходили к куче смеси, набрали ее в ведра и вернулись к грунтовке.
– Вспомнил! Олейник и Колька-малец! – позабыв об осторожности, воскликнул Кривоногов.
Девятаев замер с длинной палкой в руках. Покосившись на стоящего неподалеку охранника, тихо спросил:
– Ты чего разорался?
– Так он же ни в зуб по-нашему. И к тому же он этот… – запнулся Иван. Потом сплюнул под ноги: – Тьфу ты! Язык сломаешь! Ландесшютцен! Ополченец…
В 1945 году немецкие войска испытывали ощутимую нехватку личного состава. Все, кто могли держать в руках винтовку или фаустпатрон, отправлялись
