А ведь он был не так далек от истины. Приглашение поступило в Гаванский университет в единственном экземпляре, и пришло оно на имя не пользующегося авторитетом формального лидера молодежной организации. Радикально настроенные студенты долго не размышляли, кому следует пойти на бал. Было решено использовать трибуну для политического заявления. Подготовить акцию не удосужились, но революционный пыл горячил молодую кровь.
Тем временем Мирте не терпелось узнать, какие же две причины сподвигли этого красавца на визит в «Националь», где собралась столь неприятная для него компания:
– А теперь поведай мне о двух причинах, толкнувших тебя на приход в эту клоаку льстецов и паяцев. Надеюсь, главная причина – это я? Ты, наверное, хотел меня увидеть, чтобы извиниться за грубость?
Не успела Мирта получить хоть какой-нибудь ответ, как в отель с визгами и улюлюканьем табуном ворвался «революционный авангард» гаванского студенчества. Человек сорок, в основном юношей не старше двадцати, влетели в фойе, сметая на своем пути охранников, швейцаров и метрдотелей, выкрикивая антиправительственные лозунги и забрасывая буржуа и плантаторов гнилыми помидорами.
– Вот она… главная причина! – неистово выпалил Фидель и, распихивая публику локтями, устремился к сцене.
Путь ему преградили дюжие молодцы из личной охраны Грау. У трибуны началась потасовка. На помощь Фиделю подоспели соратники.
Неадекватная мимика музыкантов джаз-банда и растерянность конферансье контрастировали с уверенным натиском хулиганов. Подавить наступление бесчинствующих молодчиков вызвался адъютант Батисты, рассвирепевший от прямого попадания помидора на его новый парадный мундир. Он выстрелил вверх из «беретты», но неудачно попал в огромную хрустальную люстру. Дождь из осколков посыпался на еще недавно степенную публику, усилив ее паническую давку. Пара дам упала в обморок, и их мужья неуклюже пытались вынести их подальше от вакханалии. Горе-стрелок, заметив, что его патрона, президента и американскую делегацию увели от греха подальше, смекнул, что геройствовать не перед кем, и отправился за подкреплением.
Добравшись до трибуны с гербом Кубы, один из младопатриотов сорвал с декоративного флагштока звездно-полосатый стяг, скомкал его и швырнул в толпу. Затем завопил в микрофон что-то не очень соответствующее моменту: что-то про флору и фауну. Ему одному понятный язык глубоких метафор оказался недоступным для аудитории по определению, а вовсе не из-за того, что микрофоны кто-то уже отключил. Разочарование не сломило парня, он втянул в себя кубометр воздуха и заорал на выдохе:
– Гринго! Гоухоум!
Эту реплику поняли все, периодически или хотя бы раз в жизни каждый ее выкрикивал, но в целом спич не состоялся. Неудавшегося Цицерона стащили с трибуны три пары волосатых рук. Фойе наводнили полицейские и военные с хмурыми физиономиями и люди в штатском с мордами шарпеев. Штатские отдавали распоряжения тем, что в форме. Дебоширов вскоре оттеснили к выходу, поколотив как следует дубинками. Кое-кому
