газовую смесь из баллонов, и будь что будет!
Всплеск – и Сорен спиной вперед бултыхнулся в воду, провожаемой двумя парами глаз: встревоженными – Сары и любопытными – Тоби. Песик знал по опыту, что хозяин обязательно достанет ему со дна какую-нибудь штуку, чтобы он мог порычать на нее, а потом покорить, ухватив зубами.
Видимость для Балтики была превосходной, не менее десяти метров. Зеленоватую воду пронизывали солнечные лучи. Сорен опускался по буйрепу, сброшенному с якорем с «Ориона». Сердце колотилось сильнее обычного. Настроение было превосходным, все земные неприятности остались там, наверху. Это были мгновения предвкушения встречи с неизвестным, составлявшие главный смысл его жизни. Если уж суждено когда-то умереть, то лучше внезапно и в один из таких моментов.
Внизу открылось песчаное дно, изборожденное легкой рябью: работа волн, достававших в шторм эту глубину. Впереди и правее на дне темнела какая-то масса. Сорен, оставив линь, поплыл к «тени самолета», как они с Сарой окрестили сонарное изображение. Но это был не самолет. Перед глазами выросла подводная лодка, глубоко, почти до самой рубки ушедшая носом в песок. Из-за этого она и казалась на снимке небольшим объектом почти самолетной длины. Субмарина воткнулась в дно под углом примерно в тридцать градусов. Проплыв вдоль ее корпуса, Сорен добрался до бронзовых лопастей двух винтов, с которых свисали, точно куски савана, обрывки рыбацких тралов. Немецкая, русская, английская? Подплыв к кормовому орудию, он очистил рукой в толстой перчатке казенную часть от водорослей и донных отложений. В ярком свете фонаря отчетливо обозначилось клеймо: серп и молот, звездочка. Лодка «заговорила». А вот и продолжение истории русской субмарины. Рубку украшало обозначение, изготовленное из какого-то металла: «С 28». Сорен провел перчаткой по одному из приваренных знаков примерно метровой высоты, металл заблестел. Скорее всего, латунь. В отличие от некоторых знакомых ему шведских дайверов, Сорен специально не занимался охотой за затонувшими субмаринами, его интересовали три столетия расцвета парусного флота, с XVI века по XVIII: большие военные корабли, украшенные богатой резьбой и вооруженные бронзовыми и чугунными пушками, которые сами по себе представляли произведения искусства. В своей любви к позднему Средневековью и великолепным галеонам он был солидарен с Андерсом Франзеном, полагавшим, что «пировать» морской археолог может, лишь окунувшись в эту эпоху. Все остальное – лишь «закуска», и то на любителя. Тем не менее Сорен считал делом профессиональной чести держать в голове все известные районы гибели на Балтике значительных судов любых эпох, от ганзейских коггов до сухогрузов послевоенного времени. Подводные лодки входили в этот список. Ни одной из них в его «архиве под черепной коробкой» не значилось. Он взглянул на светящийся циферблат часов: двадцать минут на дне. Сара уже волнуется, да и в затылке стала подниматься пульсирующая боль. Врач был прав, с глубиной пора попрощаться. Сорен решил в последний раз пройти вдоль лодки, на этот раз у другого ее борта, наклоненного ко дну. Проплывая над палубой, он
