рот)
Даже не нарисованный – а пленит.
Знаешь, а этот персиковый в саду,
Скрытый за цветом неба вокруг зрачков,
В нем столько жара, если его раздуть,
В нем столько нежности, если накрыть рукой.
Я хочу рисовать тебя без лица,
Чтобы никто не увидел его черты,
Чтобы никто не смог одурманиться
Так, как меня одним взглядом дурманишь ты.
Я хочу рисовать тебя без лица,
Посвятив твой портрет незакрашенному холсту.
Чтобы мне, не скрывая взгляда, смотреть в твой сад,
Чтобы мне прикоснуться к Парижу (читайте – рту).
Женское
Сердцу тревожно. Берусь за старое,
Словно ещё ничего не писала я.
Даже слова не выходят без боли.
Каждое колет.
Каждое рвёт меня, каждое режет.
Нет, мне не пишется – брызжется в бреши,
Слово рождается в ломаных жестах.
Хрупкое, женское.
Слово на тоненьком стебелёчке
Рвётся из тела и кожу мне точит
Слишком невнятное, слишком огромное.
Выпьет всю кровь мою.
Выпьет всю кровь и возьмётся за душу.
Только тогда оно выйдет наружу
И закричит, напрягая все жилы.
Зачатое жизнью,
Мягкое и невесомо-бескожное.
Ты беззащитное, нежное,
боже мой!
Запеленать и качать, обнимая.
Мало мне, мало…
Словно ты воздух
Ночами вкуса кофе с молоком
Под небом, застегнутым на все звезды,
Дышится тихо и так глубоко,
Словно ты – воздух.
Слышится шум на большой луне,
Кто-то не спит на ней, это точно.
Лунные люди, скажите мне,
Хватит ли строчек
Переписать всё, что здесь сейчас
Может быть мной и вами?
Хватит ли строчек моим ночам?
Хватит названий?
Опера к бессмертию
Он нотами записывает жизнь,
Он сочиняет оперу к бессмертию.
Она звучит как боль скрипичных жил,
Иссушенных в жару пустынным ветром,
Она звучит как пуля у виска
Мелькнувшая, не тронув даже волос.
Далёкий берег, белая тоска,
Дождливой тишины промокший голос…
Она звучит – и дни её растут,
И каждой нотой вечность повторяя,
Она звучит как мой сердечный стук,
Подобранный на клавишах рояля.
Он нотами записывает мир,
И звуки этой оперы повсюду –
И музыка становится людьми,
И музыкой уходят в небо люди.
И
