это тебе едва не удалось, – без усмешки сказал немец. – Старайся, Раскин, у тебя еще остается шанс умереть от старости.
Он посидел, постукивая сухими длинными пальцами с ухоженными ногтями по черепной кости.
– Как там, у Шекспира? – спросил он. – Бедный Йорик… Когда-то он носил меня на своих плечах…
– Довольно вольное переложение Шекспира, – криво усмехнулся Евно Азеф.
– Дело не в словах этого англосакса, – отмахнулся штурмфюрер. – Придумать Гамлету монолог он мог бы и поумнее. Древние источники говорят, что Голгофа скрывает в своих недрах череп первого человека – Адама Кадмона. Христианский Бог принял страдание там, где был зарыт первородный грех. Тебе не кажется, что Бог слишком склонен к эффектам? Но если мы это прощаем Ему, то почему не быть немножечко позером человеку, ведь это простительно, человек – всего лишь плохая копия своего всемогущего создателя. Верно?
– Не знаю, – сказал Азеф. – Я не успеваю бежать за вашей мыслью, господин штурмфюрер! Философия – плохое занятие для голодного человека, еще опыт Греции и Рима учит нас, что философствовать хорошо на полный желудок, философствовать натощак – просто опасно.
– Да, да, – согласно кивнул фон Пиллад. – Я сам должен был подумать об этом. Сейчас тебе принесут поесть.
Он позвонил.
Высокий темнолицый и оттого кажущийся хмурым рядовой эсэсовец выслушал приказ штурмфюрера и принес судки, в котором еще дымились горячие блюда. Азеф с некоторой опаской принялся за еду. После каждой ложки супа он застывал и прислушивался к своему организму, который на внезапную сытность мог отреагировать своеобразно.
Однако – обошлось.
– Знаешь, Раскин, – сказал штурмфюрер, с брезгливым любопытством наблюдавший за тем, как жадно поглощает еду Азеф. – Меня всегда поражало лицемерие христианских художников. Если они рисовали путь на Голгофу, то Иисус Христос у них всегда сгибается под тяжестью креста. А ведь в Евангелии точно указывается, что крест нес Симон Киренеянин. И Матфей пишет о том, и Марк… Зачем же лицемерить, тем более что висеть на кресте под жарким пустынным солнцем не самое сладкое занятие?!
– Не знаю, – устало сказал Азеф. Закончив поглощать пищу, он сразу осоловел. Мысли его стали ленивыми и тягучими, сейчас даже неожиданная угроза смертью не могла бы встряхнуть достаточным образом душу, уставшую от внезапно навалившейся сытости.
– А ты говорил, что философствовать хорошо на полный желудок, несколько разочарованно сказал штурмфюрер фон Пиллад. – Ладно, Раскин, иди в барак и попытайся подумать над тем, что я тебе сказал сегодня.
– Над чем именно? – поинтересовался Азеф. – Над лицемерием художников? Над монологом Гамлета? Или о фундаменте, на котором стоит человеческая душа?
Штурмфюрер внимательно посмотрел на него.
– Я вижу, что сытость – это обязательное
