1965
Олег Будченко жил с матерью в ветхом одноэтажном доме, возле которого росла парочка чахлых яблонь, уже потерявших медную листву. Везде чувствовалось запустение, которое бросается в глаза, когда не хватает рабочих рук. Оперативникам было известно, что мать Олега уехала в небольшой городишко, находившийся в пятидесяти километрах от Вознесенска, чтобы ухаживать за парализованным отцом, и Будченко был предоставлен самому себе. Впрочем, вряд ли присутствие матери его удерживало от воровства. По неухоженному крыльцу с налипшими комьями грязи (местами от него отлетела штукатурка) милиционеры поднялись к входной двери и постучали.
Вдовин почему-то не верил, что на стук кто-то откликнется – так и случилось. Горемыкин постучал еще раз, громче, а потом забарабанил в дверь, крикнув:
– Будченко, открывай, милиция.
Его крик тоже ни к чему не привел. Никто не спешил впускать милицию в дом, никто не шуршал в коридоре, и Вдовину стало не по себе. Он не мог объяснить, почему его вдруг охватил страх, липкий, противный. По логике вещей, Будченко мог куда-нибудь отлучиться, например в магазин или в кино – тоже человек, пусть и рецидивист, однако плохое предчувствие не покидало молодого опера. Максим взялся за ручку и дернул ветхую деревянную дверь на себя. Она оказалась незапертой, и Вдовин вбежал в темный сырой коридор, буркнув под нос:
– Ну вот, так и знал.
Горемыкин устремился за ним. Старый дом встретил их тишиной, гробовой, пробирающей до дрожи. Так тихо, противно тихо, не бывает даже в заброшенных домах. На секунду остановившись возле вешалки, коллеги устремились в большую комнату и застыли. Олег Будченко (это был он собственной персоной, они узнали его по фотографиям) сидел за столом, уронив голову на скатерть.
«Может быть, жив, но пьян?» – мелькнуло в голове Вдовина, и он, подойдя к рецидивисту, приложил руку к артерии на его шее.
– Мертв? – с придыханием спросил Горемыкин, прищурившись.
– Мертвее не бывает, – отозвался Вдовин. – Ох, чуяло мое сердце… Потом обливался, когда на крыльце стоял.
– Откуда ты мог знать, что он умер? – удивился коллега.
– Шестое чувство, – пояснил Максим. – Бывает у меня такое. – Он наклонился над трупом, всматриваясь в бледное лицо. – Интересно, как же так получилось?
– Для рецидивиста умереть в собственном доме, а не в тюряге – счастье, – усмехнулся Андрей.
– А по мне – так без разницы, – буркнул Вдовин, дернув себя за золотистую шевелюру. – Беги к телефону-автомату, я на остановке будку видел, вызывай эксперта и Беспальцева.
Панков бросил саквояж на пол и с неудовольствием склонился над трупом.
– Испортил-таки мне обед, гаденыш, – прошипел он, глядя на Вдовина.
– Много есть вредно, – тон в тон ответил оперативник. – Кстати, один бутерброд ты все же проглотил.
– Змей
