– но мы уже не верим!И кажется: неведомо куда
уходит все. И только где-то с краю
сияет беспощадная звезда,
названия которой я не знаю.
«Речь – клевета. Молчанье – ложь…»
Речь – клевета. Молчанье – ложь.
Сглотни остатки алкоголя.
Звезда пронзительна – как нож,
и одинока – как неволя.
Над ночью вспышка и щелчок.
В ладонях остывает город.
И осень кликает на «ОК»,
встает и поднимает ворот.
Провинциальная муза-2003
Осень умна, как в прозе – поэт.
Листья спускаются наискосок.
В бархатном ящике спит пистолет.
Иней сребрит висок.
Это опять паутинка к щеке
липнет, щекочется, льнет.
И на чернеющей густо реке
звонкий – по краешку – лед.
Пар выдыхая, с отъезжих полей,
с рыси сбиваясь на шаг,
кони плетутся. И несколько дней
загустевает мрак.
Это пока что боками и ртом
дышится. Женщина спит.
Полоза скрип – это то, что потом:
снег и «такой-то убит».
«Перешли одногодки на прозу…»
Перешли одногодки на прозу
или вовсе ушли в интернет.
Но ни пьяный, ни даже тверезый
не откликнутся – кликни – в ответ.
Слишком поздно и слишком далёко.
Одиночеству шлю смс.
Почитаю-ка позднего Блока —
без любви и «Возмездия» без.
Ничего, это все поправимо.
Посмотри, как плывут облака
и проносится медленно мимо
чья-то младость. Шепчу ей: «Пока!».
До чего же легко и беспечно —
и подошвами тихо шурша
по осенней листве скоротечной,
и глубóко пока что дыша!
Это даже почти что свобода,
ниоткуда лиющийся свет.
Полтора ослепительных года
или, может быть, два – и привет!
I
«Но проходит оторопь октября…»
Но проходит оторопь октября,
а ноябрь – тень улетевшей птицы.
С этим воздухом что-то творится зря,
непоправимое что-то творится.
Он сгущается медленно над головой
и твердеет в застывшей гортани.
Я уже ухожу – и оплакан тобой.
До потери своих очертаний
обнажаются руки увечных дерев
и простертое небо пронзают безвольно.
А листва под подошвы ушла, умерев, —
ей не больно. Наверно, не больно.
II
«Этот день задыхается – вряд ли от счастья…»
Этот день задыхается – вряд ли от счастья.
Я с трудом ему поднимаю вежды.
И в душе моей, в ее светлой части,
не осталось нежности и надежды.
Воздух сузился – не прорастет ни слова
из него никак. И молчат чернила.
И стоит тоска, не
