style="font-size:15px;"> Да-а, такое написать было трудно. Даже если очень сильно захотеть. Первое четверостишие выглядело следующим образом:
Мир кружится, ведь годы впереди,
Цветы надежд, они шумят, ликуя,
И у тебя под кофтой на груди,
Горит упрямо ранка поцелуя…[2]
– Так и хочется сказать, ты что же, садист, делаешь? – прокомментировала четверостишие муза Нинель. – Ну, ладно, погорячился, засос оставил, который французы называют знаком любви. Дело житейское, с кем не бывает… Но зачем же женщине груди до крови кусать?! Ты что, вампир?
Лютиков машинально скользнул вороватым глазом по пышным округлостям Нинель, та перехватила его взгляд и зарделась.
– Ты читай, Лютик, читай! – потребовала она.
Второе четверостишие захотелось уже прокомментировать ему самому.
Терял он кровь набратую в деревне,
Он в городе уже немало лет —
Забыл родню забыл родную землю,
квартира, холодильник, туалет…[3]
Да, друзья, вы как хотите, а за такие стихи срока давать надо, как за умышленное причинение менее тяжкого вреда здоровью граждан, повлекшее за собой расстройство психики потерпевшего! Комментарии Лютикова были более сдержаны, но не менее выразительны. Нинель с ним была полностью согласна.
– Вот видишь? А Алка ему только орфографию и грамматику хотела поправить. Так он ее чуть бутылкой не убил. Нет, Лютик, у муз работа нервная, им молоко надо за вредность выдавать…
Она вздохнула и потянулась за блокнотом Лютикова.
– А что у нас? – Нинель сунула носик в блокнот, прочитала неожиданный экспромт подопечного и подняла на него округлившиеся глаза. – Это ты сейчас? Ну, ты даешь, Лютик! Если ты и дальше так писать будешь, мы с тобой быстро отсюда куда-нибудь повыше переберемся! – И жалобно попросила: – Только ты, Лютик, никому не говори, что без меня это написал. Тебе все равно, а мне это нужно! Ну обещай мне, Лютик! Обещай, что ты никому не скажешь!
Люди, которые нравятся друг другу, всегда найдут общий язык.
Тем более его найдут поэт и его муза.
Конечно же Лютиков обещал.
Глава четвертая
К любой жизни нужно привыкнуть.
Худо-бедно, но к своей земной жизни Лютиков привык и адаптировался. С утра, выпив стакан кефира, он бежал на работу, давился по дороге в троллейбусе, потом целый день решал журнальные производственные вопросы, а после трех оказывался свободным и это время целиком посвящал поэзии.
Жена с ним не спорила, понимала, что у каждого человека должна быть своя отдушина. У нее у самой такая отдушина была в лице всезнающих и разговорчивых соседок, с которыми она обсуждала всякие интересные городские события – от появления маньяка в Краснопартизанском районе до неправильного поведения Люськи Николаевой из сорок седьмого дома. Маньяк, несмотря на героические усилия, которые предпринимала царицынская милиция, регулярно раз в месяц резал кого-нибудь у продовольственных киосков, которых в районе было более чем достаточно, а Люська
Стихи В. Сорокина, прижизненное издание. И, к сожалению, не единственное.
Стихи Н. Крайкова в редакции автора. Прижизненное раритетное издание. Публикация в журнале «Кубань» за какой-то забытый год.
