пейзажа и, как на грех, то самое кладбище, где спичечные крестики перемежались с восклицательными знаками пирамидок, стоящих вверх ногами.
И тут внезапно подумалось: «А хорошо ли я привязан?» И вспомнился тот – очкастый инструктор, у которого были бессонно-усталые глаза. Конечно, от него все можно было ожидать.
И я стал хвататься за стропы.
И парашют немедленно раскачало.
О, если бы я знал, что нужно всего-навсего развернуться спиной к ветру и чуть потравливать передние стропы, и он тут же бы остановился. Но это, к сожалению, не отфильтровалось в моем сознании, которое держало в себе все что угодно, только не программу, преподаваемую авиаторами.
Как маятник, я раскачивался до самой земли. А перед землей меня приподняло да еще и шлепнуло.
Но и на этом мои мытарства не кончились. Приземлившись, я должен был загасить парашют, то есть натянуть нижние стропы, и он – опадет, как лист, слетевший с дерева.
Но я этого тоже не знал, купол парашюта наполнился воздухом, меня потащило по летному полю и испортило физиономию, которая, я считал, была неотразимой.
Меня пытались отстранить от дальнейших прыжков. Два доктора долго обстукивали мои колени, просили – по очереди, – чтобы глядел на их мизинцы. Потом, с закрытыми глазами, велели самому мне попасть в «пипку», то есть в кончик носа собственным указательным пальцем. И говорили примерно такие слова: мол, попробовал и – хватит. Не всем же быть парашютистами-десантниками.
Но я, по-моему, даже на слезе, настаивал. Поулыбались они, иголочкой меня еще с двух сторон поширяли и разрешили прыгать дальше.
Все остальные прыжки я совершил без приключений. Только в десантники почему-то так и не попал. Зато на флоте, где я долго служил, был единственным, кто имел такой красивый значок в виде парашютика с бляшечкой на конце, на которой стояла тройка, удостоверяющая, сколько я совершил прыжков.
Что мне дала встреча с Розой Олейник? Во-первых, она развенчала во мне гордыню, у меня вдруг появилось чувство уважения к любому ремеслу и умению. В самом деле, девчонка, которая была не так уж намного старше нас, уже «вырубила» дважды мастера спорта!
А всем нам она доказала, что мы еще «тесто» и неизвестно, какие из нас выйдут «пироги».
Может, отдаленно она повлияла на то, что у меня появились какие-то принципы, зачатки, видимо, личности. Хотя дури, как в этом будет нетрудно убедиться в дальнейшем, у меня конечно же не убавилось.
Не скрою, все пятеро, естественно втайне друг от друга, мы были влюблены в Розу. Если припадал случай, то провожали ее домой всем кагалом, или, как шутила она, «дружным коллективом», и горе было тому, который «клал» на нее глаз.
Не знаю, как другие, а я Розе так и не признался в своих чувствах. Несколько раз писал длинные, адресованные ей письма, в коих пытался открыть душу. Но, перечитывая их, понимал, все это скучно, банально и погано, и листочки, изорванные на мелкие кусочки, пускались по ветру.
