style="font-size:15px;"> Нас много было, сталинградцев, выброшенных на мороз умирать. Еще много.
Если я расскажу о себе, может, они вспомнят свое, своих.
…В Морозовскую уже пришли наши. Пятого января. Тихо, без танков… Первых двоих я увидел почти рядом. Сани длинные тянули, ругались громко. По-русски. Значит, правда – наши. При немцах нельзя было.
Каким ветром занесло нас с мамой так далеко, в эту Морозовскую? И мы еще живы… Маме – 36, мне – 13. Мы пришли пешком из Сталинграда. Как все, кого немцы устали вывозить и гнали в свой тыл через Гумрак, Карповку, Калач…
Это был уже ноябрь. Снега по пояс. И никто ни разу не впустил погреться, куска хлеба не дал… Боялись.
И как изменились люди! Вроде те же. И уже не те… Еще в Гумраке бродила среди беженцев бабушка – «колбаска», как мы ее дразнили еще дома на Нижнем. Просила, просто говорила каждому: «Знаете, как трудно умирать с голоду». Умерла, замерзла.
Тетя Наля, соседка дедушкина, такая пышная была, шелковая вся, всегда мне дорогие конфеты дарила, целовала… Теперь кричит, не стесняется: «Ну, где твой папочка – комиссар?». Немцы смеются, гонят всех… Там разберутся, знали.
Так мы оказались на десятый день у самого порога Морозовской, на колхозном дворе. Те же костры, как в Гумраке, только замерзших насмерть было меньше. В бывшем коровнике и спаслись, кто сумел в него втиснуться.
Это теперь я знаю, начитался. А в то первое утро, когда даже наши охранники из пленных куда-то подевались, случилось невозможное: их окружили, бьют!
Откуда взялись? Откуда силы?
Мы же сидели в своей щели на Красном и знали: никого уже не осталось в живых. Ни соседей, ни беженцев с Украины, ни красноармейцев… Вымер город. Никто не убирал убитых: ни наши, ни немцы… Где-то на Малой Франции еще постреливала пушка. Большая. Зениток наших давно не было. «Катюши» гудели весь октябрь. Уже из-за Волги. И не всегда по немцам попадали. Скрипели их «ванюши». Это мы на себе испытали… Не дай Бог никому. А ночью… Столько висело над нами ракет! Ярче солнца… И откуда у них столько всего? Трассирующие очереди, как салют, беспрерывно чертили небо.
Праздновали победу? Ведь им немножко оставалось. Ту пушку добить, и все.
Перестали, кстати, немцы засыпать город листовками – «Сдавайтесь! И будете иметь хлеб, работу, дом».
Уже некого было уговаривать: пали наши дивизии смертью храбрых. Лежат.
Я видел, немцы уже «перешили» железную дорогу под свой, европейский стандарт. Нашу. До станции Гумрак!
Почти совсем победили.
И вдруг далеко-далеко, в своем глубоком тылу, будто от нас, плененных сталинградцев – они просто побежали!
Машин у них страх как много. Стоят. Самолеты из Морозовской не взлетели.
У румын хоть кони были… Как цыгане, табором с награбленным… Тоже бегом.
Мы ничего тогда не знали, не понимали. Ведь целых две румынские армии – сотни тысяч солдат, итальянская армия – успели захватить и грабили половину нашей области… Пока немцы штурмовали Сталинградскую крепость.
А побежали все.
Значит, сильный был ветер! Нас с мамой унес так далеко
