бумагой близорукими глазами.
Дальше все было «по схеме», как говорили на кафедре вычислительной математики.
Заседание парткома и комитета комсомола. Валидол директрисе. Выговор завучу. Кому доверили воспитание будущих строителей коммунизма?! «Волчий билет» в перспективе. Слезы на диване, вместо ножек у которого по-прежнему были четвертинки кирпичей. Слезы и горячий шепот в ухо – давай уедем! Ну, прямо сейчас! Далеко-далеко! Ну, пожалуйста!
Он никуда не хотел ехать. Он вдруг почувствовал вкус легко складывающейся карьеры – его везде приглашали, он оказался лучшим корреспондентом «из молодых», его все хотели заманить к себе, и именно это было здорово, а не какие-то там идиотские проблемы с директрисой и подрастающим поколением!
С «протестом» тогда все обошлось – ее оставили на работе, объявили выговор по линии комсомола и вместо восьмых дали четвертые классы, все-таки год был уже не шестьдесят восьмой и даже не семьдесят шестой.
И все пошло, как и шло – тетрадки, диван, шалька на плечах, теплые боты, четвертинки кирпичей, умные разговоры, репринтная слепая копия «Архипелага ГУЛАГ».
Сам бы он ее ни за что не бросил – у него была модель «идеальной семьи», точная копия родительской, а у них не принято было разводиться – какой позор, какая безответственность!
Все вышло гораздо веселее и проще.
Бахрушин приехал домой рано, чтобы собраться в очередную командировку, и «застукал» свою жену с физруком – все на том же диване. Вернее, непосредственно дивана он не видел – но две пары башмаков под вешалкой выглядели красноречиво, и жена за тонкой стенкой хохотала мелким смехом. Из-за этого смеха все стало Бахрушину абсолютно понятно. Он постоял-постоял, послушал, морщась от отвращения, потом зачем-то стукнул кулаком в фанерные перекрытия.
Они издали непристойный пукающий звук.
От этого звука и оттого, что за стенкой сразу испуганно примолкли и затаились, Бахрушин почувствовал жуткую гадливость и перепугался, что его вырвет прямо в прихожей, на физруковы ботинки.
Все обошлось – он успокоился на удивление быстро, не пришлось даже делать ничего трогательно-драматического, напиваться, к примеру, или вызывать соперника на бой.
Схватку с физруком Бахрушин точно проиграл бы – тот был больше, тяжелее, смотрел исподлобья, «настоящий мужик», одним словом, и Алексею все время казалось, что тот едва удерживает себя, так ему хотелось наподдать «хлипкому интеллигентишке»!
Много лет после той истории он был неуязвим – то есть совсем. Были какие-то связи, вроде бы даже продолжительные и прочные, которые в одночасье обрывались, и он потом не мог вспомнить, почему.
Что-то ведь случалось, но вот что?.. Он никогда не помнил и считал – это оттого, что он холодный и непригодный к семейной жизни человек.
Так бывает. Кто-то пригоден, а он нет.
Он пригоден для работы – лучше всего.
Он пережил
