ся сразу после того, как последний луч скроется из виду.
Дождавшись этого, священник развернулся и суровым взглядом окинул шестерых рабов в набедренных повязках, стоящих по обе стороны от сделанного из чистого золота гроба, в котором покоилось тело императора. Рабы поняли его без слов и, сделав несколько шагов назад, опустились на колени и уткнулись лбами в прохладный каменный пол. В это же время в стремительно сгущающихся у подножья пирамиды сумерках послышался глухой непродолжительный шум вперемежку с бряцаньем металла – воины, окружившие это великое сооружение, а их было не меньше пяти сотен, тоже припали лбами к земле и застыли. А потом над джунглями разнеслась молитва, которую читал священник, огибая по кругу ложе с телом императора. В какой-то момент он покинул храм и, не прекращая читать молитву, начал спускаться по узкой каменной лестнице, выложенной по центру западного склона пирамиды. Рабы, услышавшие его удаляющийся голос, вскочили, четверо подхватили гроб и установили его себе на плечи, двое взяли в руки такую же золотую крышку, и процессия двинулась вниз. Оказавшись на земле, священник, не прекращая молиться своим могучим ровным голосом, начал движение по часовой стрелке вокруг пирамиды между черной гладкой стеной и павшими на колени воинами, плотно окружившими это величественное строение. Он сделал ровно три круга, а на четвертом остановился перед узким чернеющим входом в восточном склоне пирамиды, и рабы, не останавливаясь, занесли гроб внутрь и исчезли в темноте. Воины поднялись и, выстроившись в цепочку, один за одним тоже двинулись в проход. Поравнявшись с читающим молитву священником, каждый из них наклонялся и целовал его правую руку, а потом скрывался в темноте пирамиды. Она как будто поглощала их. Оставшись, наконец, один, священник поднял глаза на черное звездное безлунное небо и стал отступать спиной до тех пор, пока тоже не скрылся в проходе. Рабы моментально стали закладывать вход в пирамиду массивными валунами, обильно смазывая их специальным раствором, который станет крепче чем бетон сразу, как только застынет. Голос священника становился все тише, все приглушенней, все отдаленней и, в конце концов, наступила абсолютная, ничем не нарушаемая тишина. Даже ветер стих. Если бы кто-то прямо сейчас оказался возле пирамиды, то не смог бы и предположить, что в эту же самую секунду за черными гранитными стенами находится никак не меньше нескольких сотен живых людей, замурованных внутри этого внушающего благоговейный страх сооружения.
Так закончилась эпоха царствования Глатуоло – величайшего императора древней Амазонии, власть, богатство и жестокость которого не знали границ.
1
(наши дни)
Оставив небольшой, изрядно потрепанный катер в более-менее приемлемой для схода на землю заводи верхней Амазонки, берега которой густо поросли бурной вечнозеленой растительностью, маленькая группа, состоящая из пятерых человек и возглавляемая профессором Гарвардского университета Картером Смартом, углубилась в джунгли на несколько миль. На них были одеты одинаковые походные костюмы, а за спиной у каждого висел увесистый походный рюкзак. В какой-то момент профессор остановился, поправил на своем сухощавом умном лице очки в тонкой оправе и огляделся, а потом обратился к Питеру Ларкинсу – молодому, подающему надежды аспиранту, шедшему следом:
–Возраст и условия окружающей среды дают о себе знать, мой друг. Нам просто необходимо немного перевести дух.
Питер, долговязый тощий блондин с вьющимися короткими вихрами, помог профессору стащить со спины рюкзак, бросил его на землю, и плюхнулся рядом, радуясь в глубине души, что выдалось время хоть немного перевести дух. Он снял кепку и вытер ею лицо, а потом, задрав голову вверх, огляделся. Несмотря на то, что густая экваториальная растительность практически не пропускала к земле лучи утреннего солнца, стояла нестерпимая, очень влажная жара.
Сняв с пояса походную фляжку, профессор открутил пробку и сделал несколько жадных глотков уже теплой, почти горячей воды, когда рядом с ними поравнялись еще двое аспирантов из того же университета – Джон Пилгринс и Брэд Колчин. Джон вытер рукавом рубашки мокрый лоб и по примеру своего наставника тоже снял с пояса фляжку, сказав прерывающимся от долгой ходьбы голосом:
–Просто не представляю, как можно жить в таком климате…
–Все относительно, – отозвался профессор. – Как, по-вашему, дорогой коллега, живут эскимосы в условиях крайнего севера, даже не зная, что такое водопровод и отопление?
–Тоже ума не приложу, – пожал плечами Джон и улыбнулся своим широким и пухлым лицом, после чего облизнул полные губы и добавил. – В такие моменты начинаешь по-настоящему ценить наш северный Бостон и понимать, что нет ничего лучше прохладного океанского бриза в теплый солнечный летний день.
–Честно говоря, впервые в жизни, я тоже уже соскучился по дому так быстро, – улыбнулся в свою очередь профессор и сделал еще несколько глотков из фляжки, которую все еще держал в руках. – Со мной все понятно. Но вы, мои юные друзья, находитесь в самом начале вашего научного
