Но это дальше, по ходу фильма. А сейчас вы увидите место ее работы.
И возникли кадры… цирка. И даже звук бравурного марша, обрывки его просочились сквозь помехи и ударили по нервам.
Арена со скачущими лошадьми, белые султаны, алые – на пленке черные попоны. Воздушные акробаты под куполом, перелетающие с трапеции на трапецию.
– Это объясняет то, что она так много ездили по Союзу. С разными цирками, где работала: сначала акробаткой, но недолго, потом в подтанцовке в кордебалете при номере мотоциклистов, это самый модный номер был тогда – «мотоцикл под куполом цирка». И позже, в последние годы, – кассиршей. Потом она бросила цирк. Может, испугалась – слишком много смертей уже на ней тогда висело. Слишком много жертв, которых она отправила на тот свет с помощью яда. Хотя вряд ли, она ничего никогда не боялась. Никогда ничего и никого – ни на войне, ни потом… Возраст, наверное, стал брать свое. Она с 1918 года, после тридцати пяти в кордебалете делать нечего даже такой двужильной лошади, какой она всегда слыла.
– А она что… воевала? – спросил удивленно Тим Марголин.
– Смотрите хронику. – Белла Григорьевна явно давала понять, что комментарии ее поступят лишь тогда, когда она сама того захочет, не сможет смолчать.
Последующие четверть часа монотонно шли кадры кабинетов и допросов. Лиц следователей камера не показывала, а вот свидетелей давала крупным планом – мужчины: одетые так, как ходили в пятидесятых – в дешевых костюмах, некоторые в толстовках, другие в расшитых украинских летних рубашках; женщины: и очень симпатичные молодые модницы – завитые, в ярких летних платьях, и фабричного вида – работницы в платках и телогрейках. Они отвечали на вопросы, и на всех лицах застыло одинаково напряженное выражение – недоумения, страха.
«По делу допрошено более 150 свидетелей» – возникли пояснительные титры.
– Ясно, что все это лишь косвенные свидетельства. Из прямых доказательств – лишь наличие следов яда в останках жертв. И затем показания по последнему эпизоду, случившемуся в Подмосковье, – сказала Белла Григорьевна.
– Где именно у нас в Подмосковье? – спросила Катя.
– Промышленный город Электрогорск, – Белла Григорьевна прочла название по титрам.
– Где?!
– Электрогорск, вот написано же, – Тим Марголин кивнул на экран. – Мы туда выезжали, и не раз. Там еще трамвай у них по городу бегает.
Катя увидела на экране изображение заводских корпусов и высокую трубу, из которой валил черный дым. Индустриальный пейзаж, который обожали киношники пятидесятых и воспевали в лирических мелодрамах из «рабочей жизни».
Затем возникли кадры лесного массива, дороги, забора, ворот, распахнутых настежь, потому что туда въезжал милицейский автобус – точь-в-точь как в телефильме «Место встречи изменить нельзя».
И вывеска – «Пионерский лагерь «Звонкие горны». Добро пожаловать, друзья!».
А потом сразу появились кадры палат местной больницы – пустые койки
