на двадцать два года старшую тебя?
– Поменяться с Галей местами? Мне нужно срочно умереть. Просто срочно.
– Чтобы родиться заново?
– Да, тогда ей будет сорок четыре, а мне двадцать.
– Тогда она уже будет за тобой бегать? – вмешался Лукьян.
– Нет, роли останутся. Я буду так же добиваться её доверия. Она так же не будет открываться и будет считать меня маньяком. Причины ей будут названы иные: что моя любовь – это временная страсть, что доверять таким, не повидавшим жизни, неопытным мужчинам – большая глупость. И всё же основная причина окажется той же самой: большая разница в возрасте.
– А любовь или её отсутствие уже не причина? – поинтересовалась Варвара.
– Любви от неё я и теперь не требую. Как можно требовать того, чего нет?
– Да! – подтвердил Лукьян. – Как? Что ты от неё тогда хочешь?
– Доверия. Больше ничего. Чтобы она принимала мою любовь. Чтобы она открыла глаза и увидела её, – горячился я. – Для этого не требуется взаимности.
– Представляю, как медведь влюбляется в собирающую грибы Машу и носится за ней по лесу, чтобы объясниться, – загоготал Лукьян.
– Пока примерно так и выглядит, – заулыбался я удачному сравнению.
Белокурая девушка Алекс с пустующей барной стойки принесла нам ещё по кофе. Варвара закурила на подоконнике. Хотелось подойти и отобрать у неё сигарету и стакан с «Четырьмя розами», а вместе с ними меланхолию и прошлое и освободить её от всего этого одним махом.
– Как же вы снова встретитесь? – спросила она.
– Это произойдёт само. Сперва будет лишь смутное чувство того, что тебе кого-то недостаёт. Оно появится в лет шестнадцать. А в двадцать мы столкнёмся на улице. В буквальном смысле столкнёмся: даже ударимся. Лица окажутся совсем близко. Я сразу узнаю её по глазам. Она меня тоже. «Вы?!» Она мне так скажет: «Вы?!» Потом не поверит сама себе и отстранится. Я скажу так: «Галя?! Галя, я не совсем всё помню, но я вас люблю».
– Она испугается, – предположила Варвара.
– Да, испугается, – подтвердил Лукьян.
– Да, – согласился я. – Испугается.
И мы перешли на другие темы.
Мне важно было знать, где ограничивалось моё влияние на мир, были ли границы, и было ли это влияние вообще. Церкви мне уже несколько лет не хватало – ответы священников не удовлетворяли. Не всё можно было спрашивать. И твоих ответов мне не хватало – на многое ты просто не отвечала. Хватало лишь самой тебя, но рядом были другие люди. И я спрашивал у внешнего мира, каково моё влияние на него. Варвара и Лукьян как его представители охотно мне отвечали. Но вечером после совместных мудрствований от всего этого оставался осадок. В философствовании счастья нет. Мудрствуют лишь несчастные люди. В твоих детских наивных утверждениях и назиданиях
