после казни и должно было быть ужасным.
– А я именно это и отрицаю! – воскликнул доктор.
– И вы, – заметил Ледрю, – отрицаете, что лезвие бьет в самое чувствительное место нашего тела, так как там соединяются нервы? Отрицаете ли вы, что в шее находятся все нервы верхних конечностей, симпатический, блуждающий, наконец, спинной мозг, который обеспечивает функционирование нервов нижних конечностей? Будете ли вы отрицать, что перелом или повреждение позвоночного столба причиняет самые ужасные боли, какие только выпадают на долю человеческого существа?
– Пусть так, – нехотя признал доктор, – но боль продолжается только несколько секунд.
– О, это я в свою очередь отрицаю! – воскликнул Ледрю, совершенно убежденный в своей правоте. – И потом, если боль и длится всего несколько секунд, то в течение этих секунд чувствительность, личность, «я» – живы, голова слышит, видит, чувствует, сознает отделение от своего туловища, и кто станет утверждать, что краткость страдания не возмещается весьма страшной интенсивностью страдания?
– Итак, по вашему мнению, декрет учредительного собрания, заменивший виселицу на гильотину, был филантропической ошибкой и лучше быть повешенным, чем обезглавленным?
– Без всякого сомнения: многие повесившиеся и повешенные вернулись к жизни. И вот они могли передать пережитые ими ощущения. Они сродни ощущениям, вызываемым апоплексическим ударом. Это похоже на сон без особой боли, без переживания какого-либо мучения. На мгновение в глазах замелькает огненный цвет, затем он постепенно бледнеет, переходит в синеву, а потом все погружается во мрак, как при обмороке. Если человеку нажать пальцем на мозг в том месте, где он не защищен костями черепа, он не чувствует боли, он засыпает, и только! То же происходит при сильном приливе крови к мозгу. У повешенного кровь приливает к мозгу, потому что она поступает к голове по сосудам, проходящим вдоль позвоночника и защищенным им, а когда кровь стремится обратно, от мозга, по венам шеи, ей мешает свободно течь веревка, стягивающая шею и пережимающая вены.
– Хорошо, – произнес доктор, – но перейдем к опытам, я хочу скорее услышать о знаменитой голове, которая говорила.
Мне показалось, что из груди Ледрю вырвался вздох. На его лицо спокойно смотреть было невозможно.
– Да, – воскликнул он, – в самом деле, я отклонился от моего рассказа, перейдем к опытам.
К сожалению, у меня не было недостатка в объектах для изучения. Период казней был в полном разгаре: гильотинировали по тридцать-сорок человек в день, и на площади Революции проливалось столько крови, что пришлось выкопать для ее стока яму глубиной в три фута. Яма была прикрыта досками. Однажды ребенок восьми или десяти лет шел по доскам, доски раздвинулись, ребенок упал в ужасную яму и утонул.
Конечно, я не рассказывал Соланж, чем я бывал занят в те дни, когда не виделся с ней, к тому же, должен признаться, я сам вначале чувствовал страшное отвращение к этим человеческим останкам. Я боялся усугубить своими
