я, конечно, сразу же полюбил ее.
«Он твой отец, а ты его сын, все пойдет как по маслу», – пообещала мне Нино бэбо. Но ничего не пошло по маслу.
Мы мучительно ужинали. Алена Сергеевна обращалась ко мне «Давид», а отец – «Дима», но ни «Давид», ни «Дима» не были мной. Я все слышал и понимал – Алена Сергеевна командовала: «Давид, попробуй салат, Эмма, возьми пирог», отец иронически отозвался: «Они оба слишком полны чувствами, чтобы в них осталось место для салата оливье или пирога с капустой». Я был так «полон чувствами», что в какой-то момент перестал чувствовать что-либо вообще, больше не составлял единое целое со своим телом, ничего не чувствовал, не переживал, словно смотрел на мир из-за стекла.
Отец спрашивал, как поживает бабушка, еще о чем-то, я отвечал на все «хорошо». На вопрос, что бы я хотел увидеть в Ленинграде, ответил «хорошо», отец с женой обменялись взглядом, в котором ясно читался вопрос, не идиот ли я. Рассказывать о Нино бэбо, о себе было так же трудно, как произнести грузинскую скороговорку «Шевардэнма шав шашвс шишис шадрэвани шеапрквиа шашви шрошнис штозэ шехта, шрошанма што шеархиа». «Ты ничего не ешь, тебе не нравится?» – спросила жена отца, и я попытался разрезать мясо, кусочек вылетел из-под ножа и шлепнулся на стол. Все сделали вид, что не заметили расплывающийся по скатерти желтый майонезный шлепок, и Эмма тут же начала рассказывать, как сдавала сессию на филфаке, на последнем экзамене по теории перевода ответила плохо, спросила, можно ли пересдать. Экзаменатор сказал «нет», она вышла, заплакала…
«А дома открыла зачетку, чтобы еще поплакать, а там пятерка… представляешь?»
Если бы нам с Эммой было лет по десять, она сказала бы «давай дружить», но мне было двадцать семь, Эмме должно было завтра исполниться двадцать. Она, конечно, понимала, что я жутко стесняюсь, что отец не знает, о чем со мной говорить, все это натужно и никого не радует, и вскоре замолчала, сидела, выковыривая вилкой горошинки из салата, виновато поглядывала то на меня, то на родителей.
«А как ты учишься?» – спросил отец. Он забыл, что я уже не школьник, а кандидат наук? Если бы я рассказал, что моя статья была опубликована в «Das Magazin fur Biowissenschaften», он не забыл бы.
Я всегда хорошо учился – для бэбо. Я боялся, вдруг Нино бэбо вызовут в школу, и она будет выглядеть в глазах учителей недостаточно великолепно, совершит что-то, за что над ней будут смеяться. Я был готов сто раз быть униженным самому, но представить, что унизят ее, было нестерпимо. Мне были интересны только химия и биология, но я хорошо учился, чтобы бэбиа приходила в школу как триумфатор, со скромно-гордым выражением лица. Чтобы мне не нужно было беспокоиться, что в школе ее кто-нибудь обидит или унизит. Бэбиа жаловалась соседкам лишь на мой аппетит: «Давидик плохо кушает, с трудом впихиваю». …Интересно, стал бы я толстым, если бы жил в Ленинграде, с отцом? Все дело в хачапури и хинкали, запихнутых в меня любовью Нино бэбо, или и без нее все было бы точно так же, только вместо «гасиэбуло» и «мдзгпэнис
