ведущей на первый этаж, она читала. Все бы ничего, как и все в нашей семье я воспитан с любовью к чтению и мог только одобрить ее занятие.
Закавыка в том, что она читала мою тетрадь, то и дело ее закрывая и задумчиво разглядывая ту или иную фотографию из довольно толстой пачки – игровые скриншоты памятных и загадочных событий моей цифровой жизни. Мама Лена читала мои путевые заметки, что незаметно для меня самого стали складываться в довольно несвязный, рваный, но все же приключенческий роман повествующей о непростой судьбе одного дворянина сброшенного недругами в глубочайший колодец, чудом выжившего и обнаружившего, что дно проглотившей его пропасти является частью древних и страшных катакомб… И, конечно же, я не стал ничего выдумывать – я просто слегка приукрасил собственную жизнь в подземельях Альгоры и вуаля – на свет появился отважный дворянин Шмыгоус Де Труа, виртуозно владеющий шпагой и кинжалами, смело заглядывающий в темные неизведанные коридоры и лелеющий пламя своей тлеющей мести. За два дня моих писательских упражнений я исписал немало страниц довольно мелким, но разборчивым почерком. Еще и картинки кое-где повклеивал для большей наглядности, сопровождая ими наиболее яркие моменты. Одним словом – я оставил на столе довольно пухлую тетрадь и кипу фотографий. И все это добро попало в руки мамы Лены, кою я ни в коем случае не мог упрекнуть за наглость и попирательство святой личной переписки – семья у нас любопытная. И поэтому существует правило, по которому все личное и не предназначенное для других глаз хранится в ящике письменного стола, а такой образчик мебели имеется у каждого из нас. Даже у моей настоящей мамы – хотя она за него никогда не садилась.
Раз я оставил тетрадь на столе – это как приглашение взять и прочесть. И приглашением незамедлительно воспользовались. Или я сам хотел, чтобы кто-нибудь прочел и оценил мою первую пробу пера? Трудно сказать с уверенностью. Сейчас же я нервно сглотнул и осторожно поинтересовался:
– Интересно? Хоть немного?
– Интересно – кивнула домоправильница – Хоть немного.
– Хм… – погрустнел я.
– Неплохо! – припечатала мама Лена, на мгновение оторвавшись от чтения – Но ты мешаешь. Давай вперед и вниз – подвал, тренировка, душ, ужин. А я пока дочитаю.
– Вас понял, мэм! – отрапортовал я, радуясь, что великая хозяйка наших с Кирой судеб сегодня пребывает в достаточно благодушном настроении и вроде бы пока не собирается резать сетевые провода и крушить игровые коконы – Сеструха как?
– Не «сеструха», а сестра, Михаил. Следи за словами срывающимися с твоего языка и выходящими из-под пера. Будь так добр.
– Да нормальное слово…
– Кира звонила. Она снова ночует не дома. Но клятвенно обещала появиться в ближайшее время. Голос вроде бодрый, но что-то мне не нравится… ой не нравится… хорошо хоть ты домоседом стал! Сегодня я приготовила холодец. Но на ночь его не стоит…
– Еще как стоит! Ух! Спасибо!
– Михаил… тяжелая же еда… лучше сделаю тебе молочный омлет и зеленый салатик.
– Не-не! Холодец! Большую порцию! Я утек!
И я «утек», чуть ли не смерчем слившись по лестнице на два пролета и оказавшись в подвале. Я немного нервничал – еще ведь неизвестно что скажет мама Лена после прочтения моего литературного творения, если его вообще можно так назвать… Ну, во всяком случае это не плагиат, тут уж я уверен – приключения то мои собственные, я их пережил… И только сейчас я понял, что начало романа свидетельствуют в пользу моего развития как личности, доказывая домоправительнице что я не превратился в студенисто-одышливого трутня. Я извлекаю пользу даже из игры! Такой вот я крутой парень!..
Когда вернулся в комнату, усталый до жути, с блаженно ноющими мышцами, на столе лежали тетрадь и фотографии. Сверху аккуратный клочок бумаги с вердиктом: «Продолжай. Жду».
– Ух! – радостно пошевелил я пальцами, походя на спятившего пианиста – Первые овации сорваны! Читатели рукоплещут стоя! Спасибо! Спасибо! Я польщен! – шутливо раскланивался я предметам мебели.
Постели я поклонился особенно низко, а затем рухнул на нее и вырубился. Все произошло так быстро, что я не успел заметить, как уснул. А вот не заметить пробуждение было куда труднее. Разум проснулся, а тело пробуждаться не хотело. Веки не поднимались, натруженные вчера мышцы ныли от тупой неприятной боли. Только два моих органа – не считая мозг – голосовали не против пробуждения, а «за». Это мочевой пузырь и желудок. Первый яростно кричал о своем переполнении и необходимости срочно навестить туалет, либо он за себя не ручается. Второй же наоборот, утверждал, что совершенно пуст и нуждается в срочном заполнении хотя бы частично, хотя бы на четверть, но лучше бы наполовину.
Но меня подняло не тело. Нет. Меня поднял разум. Со скрипом, хрустом и стонами я восстал из кровати, только сейчас заметив, что на постели чистое белье. Мама Лена постаралась.
Встав,
