поднимало и опускало… Гвоздик понял наконец, что балка держит на себе палубу и называется "бимс". А шар под ней – корабельный фонарь. Огня в фонаре не было, на стекле горела солнечная точка. Потому что в прозрачный люк пробивался луч.
Снег и сыщик Нус отодвинулись далеко, спрятались в дальнем уголке памяти. Потому что (ура!) Гвоздик был, без сомнения, на шхуне "Милый Дюк", а шхуна шла в океане.
Вторая койка напротив была пуста. Одежда Гвоздика лежала на прибитом к переборке стуле. Гвоздик натянул штаны и рубашку сунул ноги в заскорузлые высохшие ботинки, чуть не упал от нового плавного качка и полез по крутому трапу к люку. Поднял, отвалил тяжелую крышку с квадратным иллюминатором.
Он увидел высокое бледно-синее небо с клочьями серых и желтых облаков. Увидел мачты с круто выгнутыми гафельными парусами, с густой сеткой снастей. На передней мачте, над косым фока-триселем надувалась и слегка дрожала тугая ткань поставленных на реях (как у бригов и фрегатов!) прямых парусов. Марсель и брамсель! На утреннем солнце ткань казалась желтоватой, с золотистым отливом. Над верхним реем, подрагивая крыльями в потоках воздуха и не отставая от шхуны, неслись две громадные чайки… Гвоздик задохнулся от тихого восторга.
Стукнувшись коленками о комингс люка, он выбрался на палубу.
За кормой виднелась туманная, далекая уже земля. Впереди и вокруг была серовато-синяя Атлантика. Она мягко, словно великанскими ладонями, поднимала и опускала шхуну на пологих волнах. Эти складки океана – без гребней, гладкие, длиной чуть ли не в кабельтов – были почти незаметны, и только ритмичные ощущения медленных взлетов и падений давали почувствовать, как дышит океан.
Резкая свежесть охватила Гвоздика, ветер забрался под рубашку. Ведь как-никак время-то было зимнее. Но он только обнял себя за плечи и не ушел с палубы.
Неподалеку стоял у штурвала синеглазый бородач в широченной вязаной фуфайке. Он подмигнул Гвоздику.
Ба-бах! – раздался двойной выстрел. Гвоздик подскочил и оглянулся. Горбоносый дядька в шляпе, похожей на ведро, стоял у фальшборта и продувал двухствольный пистолет. А в воздухе переливались и сыпались в воду стеклянные осколки.
Стрелок посмотрел на Гвоздика. И обрадовался:
– Салюд, мучачо!4 Иди сюда!
Гвоздик, покачнувшись на ушедшей опять из-под ног палубе, подошел.
– Здрасте…
– Салюд! – вновь обрадовался стрелок. – Я про тебя все знаю! Ты – Гвоздик, и я буду звать тебя Клавито! Потому что я испанец! Меня зовут Педро Охохито, что означает, разумеется, "Меткий глаз"! Но, чтобы оправдывать это славное имя, мне приходится упражняться каждое утро… Подсоби мне, Клавито! Сейчас я перезаряжу пистолет, а ты подбросишь две бутылки! Договорились?
– Конечно! – радостно согласился Гвоздик.
С десяток пустых бутылок разной формы стояли у ног Охохито. Он шомполом забил в стволы заряды. Двухствольный пистолет был музейного вида, с кремнями в клювах курков.
– Это
Привет, мальчик (исп.)
