в действительные члены.
– Думаю, господа, – провозглашал я после перерыва на обед или ужин, после пары кружек кофе, – что вас не особенно утомила моя болтовня. Продолжим, с вашего позволения.
Аудитория безмолвствовала, но шестым чувством я угадывал, что слушатели, члены и кандидаты, ждут продолжения. Из крана вдруг вытекала медленная капля и деликатно ударяла о металл.
– Ничего, – похохатывал я в середине очередной байки, – скоро я избавлю вас от моего общества. Еще две недели – и все изменится! Моего друга и босса отпустят, и он немедленно вытащит меня. У нас с ним очень много денег, очень много. Мы богатые, ясно? Мы богатые не по местным, российским меркам, а по мировым. Мы богаты по большому счету! На мое спасение будут брошены сотни тысяч долларов! Это не шутка!
Господа молча соглашались: да, не шутка! Не шутка! Сотни тысяч – не шутка, явно.
Вообще нет более терпеливых и благодарных слушателей, чем неодушевленные предметы. Жаль, что они не задают уточняющие вопросы.
Каждые три или четыре минуты возле двери тихо шуршал контролер – отодвигал заслонку и наблюдал, как я расхаживаю по камере, что-то увлеченно бормочу и делаю ораторские жесты. Я не обращал на него специального внимания. Разглагольствовал. Живописал детали. Добивался точности, легкости, простоты подачи материала. Не лгал, но и не сообщал всей правды. Таково, на мой взгляд, искусство короткого рассказа. Или дачи показаний в кабинете следователя.
Вечером в гости к членам клуба приходил визитер, все время один и тот же: генерал Зуев. Произведя небольшое усилие, я легко представлял себе окутанного сигаретным дымом милицейского сановника сидящим визави. Его водянистые глаза всегда смотрели вниз или вбок. Всякий большой начальник глядит в сторону, а не на своего собеседника. Он отягощен хлопотами о судьбах государства, он думает о главном, о важном, об основополагающем. Он не очень интересуется банкирами и прочими жадными современными коммерсантами, попавшими под уголовное следствие. Он согласен меня выслушать – но он спешит, у него много дел, и я понимаю, что свою мысль мне следует излагать ясно и кратко.
– Товарищ генерал! – начинаю я.
Само собой, он мне не «товарищ». Тоже мне, «товарищ» нашелся! Он – генерал МВД, а я – директор подпольной банкирской конторы. Нечистый на руку спекулянт. Но служивые люди, чья молодость и зрелость прошли в благословенной Совдепии, необычайно любят такое обращение. Скажи взрослому, седоватому, отягощенному семьей инспектору ГАИ: «товарищ старший лейтенант», и он проникнется к тебе бессознательной любовью. «Господин инспектор» – режет слух. Кодовое слово «товарищ» – оно проще, понятнее, оно устанавливает контакт, напоминает о героическом прошлом. Оно пахнет пылью из-под колес тачанок, и танковой соляркой, и пропотевшими пилотками, и подвигами, и комиссарами в пыльных шлемах. Это – пароль.
И я его назову.
– Товарищ генерал! – скажу я. – Зачем меня посадили? Зачем одиночные камеры, решетки, к чему
