достать книгу.
– Тяжело быть мелкой.
– Не похож этот справочник на что-то популярное.
– А что, если…
Катя ловко залезла по полкам и спрыгнула вниз, сжимая в руке том. В тот же момент девушки поймали на себе неодобрительный взгляд архивариуса, проходившего мимо.
Смешавшись, охотницы поспешили уйти подальше.
Девушки спрятались от посторонних глаз в закутке, где стоял письменный стол и кресло, куда и присела Цветкова. Лиля достала из внутреннего кармана куртки блокнот и карандаш и принялась перелистывать книгу. Катя, не знавшая чем себя занять, прогуливалась вдоль стоявших рядом полок, закрытых стеклянными дверцами. В ближайших шкафах были по большей части журналы наблюдений и рукописные тексты в кожаных обложках. Свиридова отодвинула вбок стеклянную дверцу одной из полок и взяла первый попавшийся журнал. Обложка выглядела нелучшим образом: покрытая разводами, с заломленными уголками самодельная книга явно повидала многое. Катя открыла на середине.
– Интересно? – уточнила Лиля, не отрываясь от справочника.
– Не особо. Это немецкий. Я уже плохо его помню. Похоже, что-то про купца, который приехал из Санкт-Петербурга… а нет… не приехал, а скончался по дороге…
– Тебе не жалко? – задумчиво уточнила Цветкова, пытаясь вникнуть в текст справочника. Первое же предложение, тянувшееся на полстраницы, нагоняло сон.
– Что? – опешила Катенька. – Жалко купца?
– Нет. Ну, ты изучала столько языков, да еще и на таком уровне, что можешь читать подобные тексты. А потом все бросила. Ну… я хочу сказать, что в работе оперативника не так много практики с иностранными языками.
– Мне предлагали идти в международный. Сразу после выпуска. Мы это обсуждали с моим вербовщиком.
– И чего не пошла? – искренне удивилась Лиля. Никто даже не намекал ей на возможность работы в Центральном отделе.
– Переводчиком я могла быть и в той жизни, – покачала головой Катя. – Хотелось доказать, что я могу быть охотницей.
– Кому?
Катенька не ответила. Лиля вернулась к чтению и, перевернув страницу, увидела записку, оставленную в справочнике бог знает когда. Старый листок, вырванный из тетради в клетку. На нем двое пытались переписываться, как порой делают школьники на уроке. Только почерк был недетский. Один ровный, красивый. Второй небрежно-размашистый.
Начал разговор обладатель более неровного почерка:
«Пожалуйста, давай поговорим».
Дальше фразы ее… Отчего-то Лиля была уверена, что писала девушка.
«Говори».
«Открой дверь. Я должен все исправить сам».
«Если все расскажешь – я исправлю».
«Не могу! И это опасно! Ты не понимаешь!»
«Я все прекрасно понимаю. Хорошо. Как хочешь. Узнаю сама».
Последняя фраза была перечеркана,
