на серебряное поле. Большую фигуру сопровождали четыре маленьких крестика того же цвета, размещенные по углам.
– Да, это щит Готфрида Бульонского, Защитника Гроба Господня [90], – ответил брат Гильом, осенив себя крестом. – Такой герб был дарован ему как знак отличия после того, как Святой Град был освобожден. Ему даже придумали название – «выступной крест» [91].
Внутри оказалось тихо. Залитая беспощадным зноем шумная улица осталась позади, Робер словно окунулся в прохладную полутьму. Свет падал сверху, из прорубленных над хорами окон, и до пола доходил слабым и рассеянным, ничем не напоминая яростные лучи местного солнца.
К вошедшим поспешил служка, но завидев на их одеждах алые кресты, отступил.
Невозбранно они прошли хоры и свернули туда, где под сводами храма возвышалось небольшое деревянное строение, возведенное над остатками пещеры, в которой покоилось тело Спасителя.
Шаги глухо отдавались в огромном помещении, в нос лез запах горячего воска, исходящий от огромных, в человеческий рост, свечей, что горели вокруг Гроба.
– Внутрь не войти, – шепнул брат Гильом. – Только на праздники. Помолимся здесь, брат. Надеюсь, что Господь услышит нас.
Они преклонили колени.
Слова молитвы, которые Робер знал с детства, показались ему в этот момент пресными, словно старый сухарь. Они царапали горло, причиняя почти физические муки, и молодой рыцарь сам не заметил, что в нарушение всех канонов заговорил с Сыном Божьим, страдавшим и погибшим на этой земле, своими словами. Он просил Господа о том, чтобы быть его достойным, чтобы не опозорить предков, некогда завоевавших эту землю. Молитва истекала из сердца, точно струйка теплой крови, и прервать ее течение значило умереть.
Исчез куда-то храм, пропало ощущение холода каменного пола, не слышно стало бормотание брата Гильома. Исчезло все, и в то же время все осталось. Робер не смог бы объяснить свое состояние, даже если бы захотел. Он словно плавал среди полупрозрачных мягких облаков, светящихся жемчужным светом, а сквозь них просвечивал мир дольний, мир людей, полный скорбей и печали, боли и страдания…
Гильом, закончив молитву, поднял голову и ощутил, как его коротко стриженые волосы встают дыбом. Над макушкой молодого нормандца светился едва видимый в полумраке, словно сотканный из лунного света круг.
Разинув рот, Гильом истово перекрестился и зашептал:
– Господи, спаси от прелести диавольской! Избави от искушения!
После чего доблестный рыцарь решительно зажмурился. Подобные круги он видел часто – на иконах, над головами святых. Но нимб святости над головой рыцаря, который не пробыл в Ордене и года, над макушкой молодого воина, который мало чем отличался от десятков своих товарищей! Такого быть никак не могло! А значит все это суть прелесть, козни Сатаны, который невесть как ухитрился проникнуть в святое место, чтобы смущать рыцаря Господа…
Роберу не было дела до сомнений брата
Готфрид считается первым королем Иерусалима, но короны он не носил, его титулом был именно этот
фр. «croix potencee»
