он простил ему его ошибки.
Повернувшись к наказуемому, де Лапалисс спросил:
– Дорогой брат, раскаиваетесь ли вы в том, что совершили такой поступок?
– Да, сир, – ответил брат Гильом.
– Воздержитесь ли вы от этого впредь?
– Да, сир, если Богу угодно.
– Pater noster… [28], – затянул брат Анри, а за ним остальные.
Свистнула плеть, брат Гильом издал сдавленный стон, на его широкой спине появилась алая полоса. Брат Анри бил без жалости, и к тому времени, когда молитва закончилась, спина наказуемого покрылась кровью, текущей из рассеченной плоти.
– Идите с Богом, брат, – сказал брат Анри, опуская плеть.
– Благодарю вас, сир, – ответил брат Гильом.
Он отошел в сторону и принялся одеваться при помощи своего оруженосца.
– Братья, – сказал брат Анри, пряча плеть. – Есть ли у кого еще что сказать капитулу?
Он обвел взглядом рыцарей и сержантов, на мгновение задержав глаза на Робере, который под этим суровым взглядом едва не дрогнул. Мало был похож сейчас брат Анри на того добродушного и слегка ироничного человека, каким он был в свободной обстановке. Внутри Дома Ордена он становился совсем другим – строгим и жестким.
– Хорошо, – кивнул брат Анри. – Вижу, что мы можем закрыть наш капитул, ибо по милости Бога на нем не случилось ничего, кроме доброго. Благодарение Богу и Божией Матери, что он прошел таким образом. Дорогие братья, вы должны знать, каково прощение нашего капитула и кто принимал в нем участие, а кто нет. Ибо знайте, что те, кто живут не так, как должно, и избегают правосудия Дома, и не исповедуются, и не исправляются способом, установленным в нашем Доме, не причастны ни к прощению нашего капитула, ни к прочим благам, что творятся в нашем Доме. Но те, кто исповедуется хорошо в своих поступках, и не воздерживается от того, чтобы признавать свои недостатки, вот эти получают добрую часть прощения нашего капитула и прочих благ, которые творятся в нашем Доме. И последним дарую я прощение, какое могу, от Бога, от Богоматери, и от тех, кто дал мне эту власть. И я, добрые братья, взываю к милосердию вас всех и каждого к себе, если я совершил или сказал о вас что-то, что я не должен был делать, и прощению ради Бога и Божией Матери. И простите друг друга ради Господа нашего, дабы гнев или ненависть не могли поселиться меж вами.
Во время речи, которой заканчивается каждый капитул, в помещении царила полная тишина. Слышно было, как волны бьются о борта нефа, и как капитан наверху, на палубе, отчитывает провинившегося матроса.
– Слава Богу, – проговорил брат Анри спокойным, обыденным голосом. – Самое время приступить к трапезе. Брат Готье, распорядись насчет еды. А ты, брат Мэтью, сходи за нашим добрым монахом. Напомни, что он должен присоединиться к нам.
Началась суматоха. Засуетились оруженосцы, устанавливая сборную столешницу на козлах, и размещая вокруг нее деревянные стулья, благо слабое волнение на море позволяло есть так же, как и на твердой
начальные слова молитвы «Отче наш» на латыни
