думает о насущном дне, он начинает задумываться о вечном.
Басаргин думал о будущем.
Нет, он не верил в коммунизм, капитализм и все прочие «измы» – для мертвых это безликие понятия. Суета живых была далеко от них. Узнав о том, что Тьма и Свет достаются после смерти немногим, Басаргин понял, что впереди ничего нет, есть только звезды над головой, далекий город за кирпичной стеной, отделяющей живых от мертвых, и ожидание, хотя никто так и не смог внятно сказать, чего же ожидать тому, кто переступил порог.
– Зачем жили? – грустно вздохнул от своей скамеечки сосед.
Рядом с Басаргиным лежал доктор исторических наук Иван Сергеевич Непрядухин. При жизни на его исторической памяти учебник, по которому Непрядухин должен был учить детей, переписывался пять раз, отчего история стала предметом еще более загадочным, нежели философия. Если в одном учебнике о царизме говорилось резко отрицательно, то в другом оценка тех же исторических деяний становилась резко диаметрально противоположной. Создатели правды благословляли и проклинали вожаков крестьянских восстаний, даже Спартак у одних был раб, помысливший о свободе, а у других – бандит, вырезавший патрициев с их семьями и вдоволь насиловавший свободных римских гражданок. От этого у учителей кружилась голова, заходил ум за разум, а в результате они значительно раньше, нежели их ученики, попадали на погост. Только оказавшись в могиле, Непрядухин понял, что истории вообще нет, ее придумали те, кто мечтал о славе и о героях, для остальных существовала обыденная пресная жизнь, которая заканчивалась опять же смертью.
– Все человечество живет в силу привычки, – сказал Басаргин. – Ты, Ваня, не думай много, когда мысли плохие, с ними тяжелее в могиле лежать.
– А что еще делать? – раздраженно сказал историк. – Пустые бутылки за алкашами собирать и самому пить? Я и при жизни этим не отличался. И о предстоящем возвращении в долины Иосафата тоже думать не хочется. Тоскливо ведь думать о последнем дне!
– А ты на звезды смотри, – посоветовал Басаргин. – Мне, когда я на звезды смотрю, всегда легче становится. Представишь, что где-то там живут совсем непохожие на нас существа, ссорятся, мирятся, любят друг друга – и сразу какой-то смысл начинаешь видеть.
– Ерунду вы порете, – сердито сказал от кустов акации Бородатый Младенец. Могилки у него, как и имени, не было, вместо могилки была коробка из-под итальянских туфель «Кальдероне», в которой младенца принесла пасмурной ночью убоявшаяся его вида мать. – Если на небесах кто-то живет, он ведь тоже обязательно умирает. А значит, и там никакого смысла в жизни нет.
Обычно с Бородатым Младенцем никто не спорил. Бесполезно ведь спорить с тем, кто и жизни не нюхал. Но сегодня Басаргин был настроен снисходительно. И пусть Непрядухин ворчал, что он не позволит учить себя разным там недалеко ушедшим от сперматозоида, Басаргин легко включился в дискуссию. Сами понимаете – скучно!
– Побрился бы, – сказал он. – Твоим видом только живых пугать!
– Иди ты! – сказал Бородатый Младенец. – Я что,
