style="font-size:15px;"> Я смотрела на них, всё ещё до конца не веря в то, что слышу. Не понимая, как моя старшая сестра, всегда такая гордая, бойкая, порывистая, могла по собственному желанию распрощаться с жизнью – самым ценным даром, что только может быть. Неужели она настолько не хотела в монастырь? Или всё дело в том, что её опозорили? Этого она не пережила?
Мой взгляд наткнулся на стоящего тут же Эрланда, и руки сами собой сжались в кулаки. Хотелось наброситься на него, ударить. Но куда уж мне. Я по сравнению с ним – как едва оперившийся гусёнок перед бывалым дворовым псом. Бравады, может, и много, а вот силёнок маловато.
Да и не пройдёт боль, даже если ударю. Даже если пущу ему кровь. Никогда не пройдёт.
Из рассказов провожатых Ильмы выходило, что по дороге, когда они остановились на короткий привал, она попросила оставить её одну. Хотела напоследок вдохнуть воздух свободы, немного побыть в одиночестве. В монастыре-то, говорят, такой возможности не предоставляется. Сопровождающие послушались, решив, что она никуда не денется. Да и дочь князя всё-таки, не какая-нибудь каторжница, которую везут под конвоем.
Когда же они вернулись за ней, то обнаружили, что личные вещи сестры, с которыми она не расставалась, лежат у самого края обрыва над рекой Полынь. Гребень, флакончик с нюхательными солями. Даже туфли. А ведь всякому известно, что самоубийцы всегда разуваются перед тем, как наложить на себя руки. Для того чтобы не входить в мир за гранью жизни в обуви.
Пытались, конечно, поискать, созвали людей из окрестных деревень, те обшарили реку баграми. Но отыскали только накидку княжны, а её саму – нет. Течение слишком уж быстрое. Даже нырять пытались, только вылезли на берег, отплёвываясь и разводя руками. Река не просто так называется Полынь – вода в ней горькая и неполезная, пить её нельзя, даже от нескольких случайных глотков можно расстройство желудка получить. Отравляет её что-то. Может, какие-нибудь ядовитые растения, что стелются по дну, кто их знает.
Туфельки Ильмы привезли в качестве доказательства. От одного взгляда на них у меня потемнело перед глазами. У меня были такие же – чёрные, с блестящими пряжками и туго обвивающими ногу ремешками.
Я кусала губы, снова разбередив кровоточащую ранку. Заплакать не получалось. Все слёзы точно высохли, не успев пролиться.
Если бы сестра осталась жива, пусть даже в монастыре… Но она выбрала другую судьбу. Сама, никому не сказав.
– А вы окрестности обыскивали? – услышала я вдруг спокойный голос правителя Лундсфальда. – Может, сбежала она. А для вас, ротозеев, спектакль устроила.
Я бросила в его сторону яростный взгляд. Да как он только посмел так подумать?! После того как сам же подтолкнул Ильму к шагу с обрыва…
– Помилуйте, господин, куда ж ей бежать? – оторопело уставился на него один из мужчин. – Места там глухие. Не сгинет в лесном болоте али в когтях диких зверей, так работорговцам попадётся. Княжна же, к суровым условиям не приучена. Далеко бы она ушла босиком?
– Так
