дыхания вообще нет. А после второго раза болело всё: ни чихнуть, ни почесаться, – она рассмеялась и хлопнула себя по бёдрам.
Мы подошли к часовне, похожей на небольшой киоск с башенкой, отделанный снаружи светлыми панелями. Из часовни вышла женщина, укутанная в чёрный платок. Я протянул ей руку – ступеньки были скользкими. Из часовни лился жёлтый свет и пряный запах, отдалённо напоминающий цукаты. Виднелись края икон. Воздух над свечами дрожал.
Мы двинулись дальше. Терапевт Лодыжкин говорил, что некоторые люди создают в своём воображением апокалиптический сценарий жизни, чтобы держать свою психику в повышенном тонусе на случай реального апокалипсиса. Но если он не приходит, они теряют годы жизни в страхе, подозрениях и тревогах.
Большая часть их фобий легко разрушается. Но тревожные люди (Лодыжкин называл нас «вестники апокалипсиса») обычно слишком дорожат своим страхом, чтобы проверять его оправданность.
– Это ведь как многослойная защита: заглушать одну боль другой, – рассуждал он. – Больше всего такие люди боятся не чувствовать страха, потому что тогда они потеряют связь с реальностью, какой её себе представляют.
В философии Лодыжкина была приятная прямота. Можно ведь всё прояснить и не мучиться. Или уж мучиться, но с полным правом.
Мы дошли до фонтана и остановились. Олина машина приткнулась к забору со стороны улицы Салтыкова. Оля завела её, и брелок исполнил мелодию, словно бронзовый мальчик спустился по ступенькам ксилофона.
– Оль, я рад, что ты снова занимаешься теннисом. Когда вижу тебя в этой юбке, то просто с ума схожу. Ты мне одно скажи: твой великолепный Савва в теннис играет? Это не ради него всё?
Тревога на её лице сменилась трогательным выражением:
– Ты что, всё о нём думаешь?
– Я чёртов параноик, времени свободного полно, переживаний никаких. Вот мозг и заполняет пустоту. Ты просто скажи: он играет в теннис?
– Я даже не знаю… – она растерялась. – Раньше он не играл. Да с чего ты взял?
– У тебя на последней фотке в Инстаче мужские кроссовки раскиданы, баул какой-то.
Оля рассмеялась:
– Ну и что? Это Егор, папин заместитель. Ты его видел, наверное. Нет? Макс, ну это же их корт. Я там гостья. Егор давно играет, поддаётся мне иногда. Ты теперь из-за Егора переживать будешь?
– Нет. Ты ему просто передай, что если он слишком поддаваться будет, я выйду и зарежу его.
– Ты же это не серьёзно? – её глаза смеялись.
Что-то понравилось Оле в моей решимости. Я решил сбить градус и ответил жеманно:
– Всё так сложно и запутано, что мне нужно сначала обсудить ситуацию с психотерапевтом.
– Болван! – она снова толкнула меня бедром. – Возвращайся уже скорее.
Я дождался, когда её машина отлипнет от забора, и быстро пошёл обратно. В кармане куртки болталась капсула с радием – та капсула, которую ещё прошлой осенью зачем-то дал мне Братерский. Её стоило давно выкинуть, но такой
