фонарей…Снежному городу дела нет,
кто там
просит:
«Cогрей!»
Дым сигаретный горчит и жжёт,
болью
в висках
стучит.
В окнах бесцветных стекло – как лёд.
Сонный
город
молчит.
Сплетницы
Вечор опять судили да рядили
под окнами,
нисколько не стыдясь…
Наотмашь, зло кувалды слов лупили,
меня легко затаптывая в грязь.
Всё знает он,
всё судит ядовито
скамеечных старух ареопаг.
И льётся клевета, их «аква вита»,
лаская благодарный слух зевак.
А завтра,
как всегда,
под перекрестье
прицельных злобных взглядов…
Не впервой:
блесну клыками квочкам на насесте,
и – шаг сквозь строй!
Сольвейг, по телефону
Мой друг уехал в Эквадор
и пишет мне, что там тепло.
Ему с погодой повезло
– там нет московских снежных гор.
Там пахнет морем свежий бриз,
и шумно дышит океан,
а в небесах аэроплан
кружит – должно быть, смотрит вниз.
Мой друг там счастлив в первый раз
– он ненавидел снег и лёд,
бессильно он твердил: «Пройдёт,
зима пройдёт, уйдёт от нас…»
Он счастлив – и к несчастью глух!
Застыло сердце – вот беда.
Мой дом засыплет без следа
надежд умерших белый пух.
Новогодний звонок в службу спасения
– Алё, это служба спасения?
Хочу я солнца весеннего!
Ручьёв хочу, и корабликов,
и звонко свистящих зябликов!
В стыни снежно-безжалостной
замёрзла душа, не тает.
Мне так тепла не хватает
– спасите меня, пожалуйста!
Ночь
Чертят шины по асфальту непонятные узоры,
в лабиринте улиц гулких заблудившись в темноте,
шепчут странные заклятья под мурлыканье мотора,
светофора зрак зелёный их пугает в пустоте.
В переулках ветер бьётся,
дребезжит в оконных стёклах,
как бездомная собака прижимается к домам,
и, сосульками играя, словно девочка смеётся,
озорным стеклянным звоном не даёт покоя нам.
Глаза
Погляди в глаза.
Это не слеза.
Это не гроза – и не грёзы.
Это два окна,
где душа видна,
там одна она.
И серьёзно
никого не ждёт,
песен не поёт,
имя той души – Холод.
Что тебе она,
если взор без дна
сквозь тебя – как злой
голод…
Пустота внутри.
И себе
