>Окошечко
Наивная повесть
Кулема выползла из постели, поковыляла по дому, по его тихой темноте, на кухню, отвинтила кран, оставила его открытым, чтобы вода вчерашняя стекала, зажгла свет в ванной, глянула в зеркало: «Ой, это ж не кулема вовсе, это я!» – воскликнула я о себе и схватилась за зубную щетку… Потом потащилась по дому дальше, по углам и половикам его забот и покоя – к иконочкам и молитвеннику…
Сегодня к обычным болям в спине прибавилась ломота в ногах. Но я знала: надо походить, подвигаться, потянуть спину на валике, пройтись кулаками по пяткам – авось, снова из дому выйду, как новенькая. И за это слава Богу! Ведь по городу уже не поковыляешь, с ним надо наперегонки бежать, хоть все равно он тебя обгонит, обойдет на каком-нибудь повороте, да так, что со всего маху кувыркнешься, когда бес ножку подставит. Это зимой. А и летом тоже лучше потихоньку продвигаться вдоль домов, рядом с прогалами живой земли, где еще не угорела от машинного чада трава и мучаются не сдаются базарному нашествию деревья. В них – прохладная безопасность.
Родители мои (Царство им Небесное) сейчас бы города не узнали. Мне и самой в диковину пластмассово-неживые коробки-лавки на каждом углу, а мимо заборов скорее шагать надо, чтоб не зацепила глаза да не рухнула на голову похоть житейская под видом рекламных каменных знамен. А эти бабушки нищие, по сторонам городских дорог дрожащие от мятения людского! На картонных ящиках раскладывают свои труды: носочки да варежки вязаные, да прихватки для сковородок, иная и вазочку незапамятного времени выставит, может, и купит кто. Одну вазочку – на ножке, синего стекла – я и вправду купила, потому что такая была когда-то в нашем доме, да мышка, видать, бежала, хвостиком махнула, вазочка и разбилась.
А вот стариков на улицах меньше, это потому, что мужичий век короче. И мой отец на девять лет раньше мамы ушел. Сколько раз, перекрестясь, думала: «Благодарю, Господи, что не претерпевают мои родители нынешнего антистариковского бытия!» Не эту ли землю они вызволяли от ворога в Отечественную войну? Не родину ли потом обихаживали-обряжали для своих детушек? Не их ли, малых, учили уму-разуму?
Что же с тобой, родина, стряслось-приключилось? Куда венцы свои напевные-высокие припрятала? В каких книгах мудрость вековечную русскую укрыла? Неужто вороги, тысячи лет плоть русскую изводящие, примутся за извод души и веры древнерусской?
Не дай, Господь. Спаси и сохрани нас, чтобы было кому постоять за землю Православную. Нам бы только век простоять да миг продержаться – тот миг, когда покидает душа земную юдоль на новые – вечные странствия.
Мы давно знаем, что наша родина самая богатая в мире. У нас есть все, что необходимо для замечательного духовного и физического бытия. Но живем мы беднее других – не потому ли, что все время просим чужих советов? Оглядываемся на так называемый Запад, который навязывает нам свою демократию и свои конституции… Почти разрушили своими же руками родные культуру и экономику… В 1997 году кинорежиссер Станислав Сергеевич Говорухин в интервью моей телепрограмме «Свеча» сказал:
– Не хотеть понимать, что нынче происходит в России, может или враг, или дурак.
Сейчас, спустя десять лет, по мнению того же Говорухина, в стране идет пятилетка восстановления народного хозяйства и народной идеологии. Хочется согласиться, не так ли? Согласие – это так демократично!
Впрочем, демократия разнообразна так же, как разнообразен мир. И настоящие перемены произойдут только тогда, когда сам народ приступит к ним свободно и благотворно. Надо ведь жить своим умом, терпеливо выращивая свой сад.
Господь спросил апостола:
– Камо грядеше? – и апостол взошел на свой смертный, свой крестный, свой спасительный путь.
Куда грядем мы, люди русские?
Удивительно: мне стали сниться воспоминания о событиях, которых в моей жизни не было. Снятся мои черновики с описанием этих небывших событий (а во снах они самые что ни есть реальные); снятся незнакомые люди, очень хорошо, оказывается, знающие меня, называют по имени, гостеприимно распахивают передо мной двери – неведомо куда. Что это? Где витаешь ты, душа моя, в каких далях плещешься, в каких юдолях мятешься?
Узнаю ли? Когда?
Что знает мир о родине моей?
Велик ему соблазн войти в питомник,
Где, ополченный колкостью ветвей,
От роду сладок матушкин крыжовник.
И так высок отцовский виноград,
Что не задеть косынкой пестрядинной!
И ныне дозволяет вертоград
Расплакаться в листве своей былинной.
Ах, поздних слез простительная прядь
Былых мечтаний, радостей, желаний!
Теперь почти единственная рать
На страже постаревших
