ород, чувствуйте себя как дома.
Выдохнув, я прижался лбом к тёплому стеклу.
Говорят, первое впечатление стереть из памяти невозможно. Оно отложится на полке в сознании и останется там, даже если человек прикроет его покрывалом новых выводов. Так со мной и случилось. Дед эвакуировался из Припяти вместе с остальными в восемьдесят шестом. Лет десять он мотался по госпиталям и больницам из-за облучения. Потом, вернувшись к нам, ещё столько же хранил молчание, пока наконец не начал рассказывать.
Я помню наш первый разговор чётко, будто он вчера вечером разложил на столе потрёпанные тетради, а я уселся на табуретку и положил ладони на замасленную клеёнку. Моё первое впечатление о Припяти сложилось из его историй. Живых, эмоциональных, наполненных горечью и привкусом металла на языке. Я почти чувствовал его у себя во рту, рисовал Чернобыль в огне и поджимал пальцы на ногах от волнения.
Мне исполнилось девять, и я принимал его воспоминания за чистую монету.
«С городом что-то не то. Люди дохли как мухи ещё до Чернобыля. В иной день и дышать не хотелось. А сколько ребят уехало, знаешь?» – спрашивал он.
И я начинал гадать! А вдруг кто-то навёл на жителей города порчу (тогда по телевизору как раз выходила «Битва экстрасенсов», и она здорово ударила мне по мозгам). А может, в подвальчиках завелась стая оборотней? Или привидения распугивают народ, внушая им страх и панику? Я аж щеки надул от внутреннего самодовольства, дед не махнул на меня рукой, мол, детские бредни, выслушал.
«В одном я точно уверен. У этого города плохой дух», – продолжил он, указав пальцем на потолок.
Дед считал, что везде есть такие духи. И в Киеве, и в Чернигове, и в Минске. Куда бы ты ни приехал, обязательно встретишь незримого хозяина города, почувствуешь его через атмосферу, ауру, характер. Если дух благой, то и город будет благоустроенным, а там, где правят лихие – хорошему места нет. Мрак, болезни, уныние… Дед умер в две тысячи пятнадцатом, я вырос, поступил в университет. Но всё ещё верил: с Припятью не всё так просто.
Что бы сказал дедушка, узнай, что я отправился в зону из-за него?
– Держи пропуск, – Слава прервал мои раздумья, швырнул кусок картонки мне на колени. – И приготовь паспорт, уже подъезжаем.
Вот такой он, мой проводник. Грубоватый и необщительный.
– А сколько ещё таких КПП будет? – поинтересовался я, рассматривая пропуск. На нем отпечатали слово «Разовый», а ниже шли мои инициалы А. А. Баженов и пометка «допуск в ЧЗО, кроме территории Чернобыльской станции».
– Еще два, – уточнил Слава.
Он сосредоточенно вытаскивал подушечку «Орбита» из пачки. Уже, наверное, третью за нашу поездку.
Я неотрывно наблюдал за ним, просчитывая дальнейшие шаги. Слава не очень интересовался людьми и в частности… мной. За два часа в автобусе он не спросил, зачем я еду в зону. Не задал ни одного вопроса. Зато мы перепроверили содержимое моего рюкзака и едва не на память выучили правила посещения зоны отчуждения. Не есть и не пить на открытой местности, не садиться на землю, не отходить от гида и делать всё, что он скажет. Мой гид – настоящий сталкер. Он подрабатывает в экскурсионном агентстве, предлагает индивидуальные экскурсии, но вместе с тем продолжает проникать в ЧЗО окольными путями безо всяких пропусков. Поэтому я его и выбрал. Предположил, что человек, уже нарушавший правила, сделает это снова без терзаний совести.
Но пока что Слава казался мне самым правильным гидом в округе.
Ему двадцать два, рост метр шестьдесят пять максимум, тёмные волосы. На людей смотрит чуть прищурившись, может, проблемы со зрением, а может, привычка. Глаза карие, большие. Ямочка на правой щеке. Весь в чёрном. Мы тут почти все в чёрном, в наглухо закрытой одежде и обуви на прочной подошве. Слава сказал, что это не только из-за радиации: ЧЗО находится в запустении, там легко напороться на колючку или гвоздь, да и про клещей забывать не стоит.
Автобус дёрнулся в последний раз и остановился.
К пункту пропуска вела широкая асфальтированная дорога. Две полосы движения упирались в автоматические шлагбаумы, сбоку примостился домик охранников-дозиметристов, одноэтажное здание из белого кирпича. И много ярко-красных и оранжевых знаков. «Запретная зона». «Проезд запрещён». Всё в таком духе. На одну табличку я смотрел особенно долго, приподняв бровь. На ней говорилось, что нарушители требований администрации ЧЗО привлекаются к административной и уголовной ответственности. Выбравшись из транспорта и потянувшись, чтобы размять мышцы, я будто бы между прочим спросил у Славы, за что уголовная ответственность-то предусмотрена?
– За нарушения, – сказал он.
– Да ладно! Ну, а за какие
