пары, танцевавшие мазурку, стояли посреди залы, недоуменно взирая на плясунов.
Первой опомнилась Марина Ласка, она взяла Елену Хмельницкую под руку и, не глядя на нее, шепнула:
– Вы должны помочь мне бежать из этого стада свиней.
Елена, сама не зная почему, может, от обиды за прерванную мазурку, согласно кивнула головой.
А плясуны между тем жарили такую огненную присядку, что и ног было не видать, как не видно спиц на колесах у лихого возницы.
– Иван! Иван! – кричали болельщики Выговского.
– Данила! – вопили казаки помоложе.
Их обоих подхватили под руки, усадили за стол, и началась обычная казацкая потеха, кто больше выпьет. Песни пошли. И вместо бала произошла еще одна великая попойка.
– Не знал я, что ты плясун! – сказал Богдан одобрительно своему генеральному писарю.
– Я и сам не знал! – признался Иван Выговский.
– Потому и люблю тебя! – Богдан обнял Ивана, проникновенно боднув его головой.
Стол уже был расхристан, забросан обглоданными костями. Богдан поискал взглядом жену, не нашел, усмехнулся.
Захотелось на воздух.
На дворе стояла звездная ясная ночь.
Богдан набрал в пригоршню снега, потер лицо и шею.
Увидал казака, сбитого с ног вином, подошел к нему, растолкал.
– Пан гетман! – узнал казак, блаженно улыбаясь.
– Куйка!
– И ты меня узнал. Дай я тебя поцелую, пан гетман.
Казак потянулся к Хмельницкому, выпячивая для поцелуя губы.
– Почему пьян?
– Все пьяны.
– За себя отвечай!
Богдан повернулся: Лаврин Капуста с двумя джурами стояли за спиной гетмана, как ангелы-хранители.
– Саблю! – Вжикнув по воздуху поданной ему гибкой татарской саблей, пошел на казака: – Защищайся, сукин сын!
Куйка шарил пьяными руками по боку, но рукоятка сабли никак не находилась.
– Куйка! – закричал грозно гетман, замахиваясь саблей.
Смертельная опасность отрезвила казака: саблю сыскал, из ножен вытащил, загородился, но пьяная рука не удержала оружия. Сабля Хмельницкого, столкнувшись с казачьей, скользнула, оцарапав Куйке щеку.
– Ты что, гетман?! – Куйка заплакал пьяными горькими слезами.
– Отведите его домой, чтоб не замерз по дури, – приказал Богдан джурам.
Вернул саблю Капусте.
– Лаврин, чтоб завтра в Чигирине у меня ни одного пьяного не было. Погуляли, и довольно.
Придя на половину жены, Богдан с пьяной придирчивостью оглядел мебель, стены, словно увидал все это впервые.
– Что это?! – закричал на Елену, ухватившись рукою за атласную драпировку.
– Я тебя не понимаю, – испугалась Елена, она собиралась устроить мужу сцену и, слава Богу, – не успела.
