у нее не оставалось больше сил, пока боль не лишила ее возможности говорить, сидеть в постели, писать и читать.
Сестра говорит будничным тоном, словно это выражение не имеет для нее особого смысла. Не выдает себя голосом, не показывает, что помнит. Может, и правда забыла. К моменту болезни мамы сестра уже уехала из дома. Она долго жила заграницей и редко навещала маму. Только под самый конец она осталась надолго.
Я набираю в грудь воздуха и задерживаю дыхание. Только когда воздух начинает до боли давить на ребра, и больше сдерживаться я не в состоянии, я выдыхаю.
– К твоему сведению, я вообще-то работаю. Все время.
Это правда. Я беру столько лекций и заказов на перевод, сколько могу.
– Я рада, что ты не сидишь без дела. Но ты писатель, Элена. Писатель должен писать, не так ли? А не ковыряться в чужих текстах.
Бокал пуст. Снова. Я смотрю на пакет вина.
– Мне не о чем писать.
Сестра подливает и поднимается, чтобы достать из холодильника кетчуп.
– Что твой издатель любит повторять о писательском деле? Что-то о могиле?
Странный звук, похожий на смех, вырывается у меня из горла. Сестра поднимает брови, я снова отвожу взгляд. Я чувствую, что пьянею.
– Копай там, где стоишь, – тихо поправляю я.
– Да-да, – говорит сестра и снова берется за приборы. – Whatever[1]. Ты это много раз упоминала. И использовала этот метод при работе над прежними рукописями.
Я медленно киваю. Большую часть жизни я была наблюдательницей, той, кто смотрит со стороны, сам не принимая участия в событиях. Это пригодилось мне в писательском деле. Я рассказывала о событиях, свидетелем которых была или о которых слышала. Персонажи в моих четырех книгах имели прототипы из моего окружения, хотя не всегда это было очевидно для тех, с кого я писала своих героев. Писателю достаточно напустить туману – изменить возраст и профессию, и люди уже не догадаются, что книга вообще-то о них. Я писала о друзьях и коллегах, о близких людях и случайных знакомых. Я писала о маме и папе, даже о сестре. Не думаю, что она в курсе.
– Помнишь, – расплывается она в улыбке, – как я читала твои рукописи перед отправкой в издательство? В самом начале, до того, как тебя начали печатать? И немного потом тоже. Во всяком случае, твои первые две книги. Ты говорила, что мои комментарии весьма разумны и что я помогла тебе улучшить тексты.
Я только что опустила бокал на стол, но тут же снова поднесла его к губам. Вино льется мне в горло, терпкое, пьяное.
– Я бы снова хотела этим заняться. Помогать тебе с вычиткой, – заканчивает сестра.
У нее на подбородке кетчуп, я говорю ей об этом, и она вытирает лицо салфеткой.
– Как я уже сказала, – говорю я, пока она вытирается, – читать нечего.
– А как же этот совет? Копай, где стоишь. Раз он раньше работал, может, стоит снова попробовать?
Я откидываюсь на спинку стула.
– Почему тебе так важно,
Что угодно
