походил на девицу, и, хоть авантюра эта мне совсем не нравилась, я дал себя облачить в платье и лифчик, а в лифчик засунуть два носка, набитых ватой… Потом меня накрасили как девицу легкого поведения и такой же доступности, что в годы, морального кодекса строителя коммунизма, было верхом смелости. Мои создатели, отступив назад, с сомнением разглядывали своё творение, но я, увидев себя в обшарпанном зеркале, неожиданно, был удовлетворён увиденным. В моей походке появилась какая-то лёгкость и уверенность опытной женщины. Всю дорогу до клуба девки покатывались от смеха. Мне было весело тоже, но игривое настроение улетучилось, когда ко мне подошёл здоровый, как бычок трёхлеток, парень с руками привычными крутить шкив у трактора, и не успел я опомниться, как подружки мои куда-то исчезли, а я остался наедине с местным Дон Жуаном. «Ладно один раз не Гондурас» – подумал я и пошёл танцевать. Я надеялся что ловелас отстанет… Но он был активен и настойчив. «Да ладно, потанцуем и он меня отпустит» – говорил я себе, когда он прижимался слишком сильно. Периодически я слышал над собой его тяжёлое дыхание и где- то сбоку взрывы хохота. Танцуя под мелодию ускоренного танго, мне приходилось прикладывать все свои силы, чтобы не быть расплющенным в мёртвой хватке комбайнёра. Когда танец, к моему облегчению закончился, я метнулся к своим, стараясь в низком полёте, исчезнуть из зоны видимости его радара. Похоже мне это удалось, потому что, до конца мероприятия, я его не видел. Постепенно тревога и дискомфорт покинули меня и через час я уже забыл своего ухажера, а через полтора всё закончилось – музыка стихла и народ стал расходиться по домам. Мы выходили из клуба в прекрасном настроении, как вдруг передо мной опять возник комбайнёр. Он загородил дорогу, как шлагбаум и, оттеснив меня к плетню, туда, где было потемнее, начал прижиматься ко мне и бормотать что-то похожее на комплименты. Я отчаянно, сдавленно пискнул, затравленным зверьком, и на его вопрос, похожий скорее на приказ – «пойдём погуляем?», что-то промычал, дергая головой и ища глазами своих подружек, надеясь на поддержку. Мой внутренний голос вещал мне о всевозможных неприятностях и убеждал тут же открыться ему и свести всё к шутке, а инстинкт самосохранения подсказывал, обратное, и глядя на кулаки ухажера, я подозревал, что он прав. Взяв себя в руки, голосом кастрата, я сообщил соискателю моего расположения, о том, что мне надо срочно домой и, что я не буду возражать против того, чтобы он, если его не затруднит, проводил меня. Просьба, облеченная в такую изысканную форму, произвела эффект пачки димедрола – прямо на глазах механизатор как- то обмяк и успокоился, фаза крайнего возбуждения уступила место рассудительности; черты лица его удивительным образом разгладились, выражение дикости исчезло уступив место спокойной благости и мы направились по единственной дороге, ведущей в сторону дома, где мы квартировали. Пройдя около трети пути и, с облегчением услышав доносившиеся сзади сдавленные смешки и тихие голоса моих подружек, я приободрился и, пока слушал бормотание моего ухажера