свое сердечное благоговение.
Серенада Мирослава родилась на свет Божий чудесной, великолепной, мгновенно вечной как всякий любящий деву взор, настолько искренно пытливой, что перед оными влекущими чарами не устоит ни одна дева, лишь раз услышав столь лиричную мелодию, в молчании не останется ни одно девичье сердце. И в том живом произведении, словно не было уничтожающей смерти, не было заунывной печали, а утверждалось лишь первозданное начало всех начал, или же нечто новое вскоре должно было заменить изжившее себя старое. Только надежда на воссоединение с любимой душой является корнем Реквиема, то надежда на истинность вечной любви.
Однако всякое сочинение должно когда-нибудь окончиться, рано или поздно приняв спасительный исход.
Изнеможенный Мирослав, обезвоженный от щедрого выплеска любовных чувств, склонившись на колени, издал последний душераздирающий крик своего окровавленного телесно-душевного альта. Затем смычок устало выпал из его правой руки. Однако его дивная музыка не затихла, она, словно туман повисла плодовитым эхом над растревоженными небесами. А левая измученная десница юноши уже не так обильно кровоточила, потому что уже вдоволь излила некогда умиротворенной жидкости. Сейчас она повисла повешенным невиновным каторжником, временами немея и вздрагивая фантомными судорогами.
Склоненный удовлетворенной усталостью плоти, поверженный фееричным высвобождением души, юноша смотрел на затемненное окно любимой девушки, а оно в ответ чернело тьмою безграничной, или таковым ему виделся влекущий свет потустороннего мира ночных сновидений, ибо и гениям рано или поздно суждено будет покинуть замкнутые, но прекрасные пределы этого мира. Неужели и гении умирают? Или смерть это всего лишь еще одна фантазия безначального вечного Гения.
Далее, прибывая в некотором гипнотическом трансе сомнамбулы, он уже не помнил, как добрался до своего родного дома, как перевязал размытую подтеками рану и улегся спать. То были нечеткие фрагменты реальности, фантастические обрывки фантазии, которые невозможно было собрать помутневшим сознанием в долговечное единое воспоминание.
Утром, бесчувственно покоренный слабостью Мирослав не торопясь встал с проваленной кровати. Переодеться из-за палящей боли в руке оказалось делом невозможным, так как, некогда бывши телесными струнами, вены сильно вздулись, а сама его покалеченная длань сильно онемела. Снимать бинты он не пожелал, ведь зрелище определенно представится болезненно удручающим. Отчего музицировать долгое время он явно не сможет. Но отношение Марии ко вчерашнему музыкальному таинству он пожелал узнать. Интересно же, насколько душевна, вышла его сумеречная серенада?
Придя в музыкальный класс, он не строил ряды всевозможных догадок насчет своего вчерашнего успешного выступления, будучи, несомненно, уверенным в предстоящем
