в белый полотняный конверт, восторг христианской мученицы. Самоочевидно, что всякая принесенная или унесенная ею тарелка – не просто тарелка, а еще один шаг на пути к канонизации.– Но беатифицированы-то вы уже сейчас, прижизненно?!
Смеется, бережно уходит с недоеденными шницелями, оскорбленными в своей надорванной рыжемохнатости.
В Провансе
Золото, зелень, известковая белизна.
Но никакого серебра, даже и ни осокори никакой! И оливы у них – не в тускло-серебряных ленточках, а в зеленых…
Скрипя крыльями, с горы нá гору перетащился голубь.
Цикада перемахнула перед лицом дорогу, как шарообразное вращение с чем-то черным или, может, просто стемневшим внутри.
…Каштаны-голоштаны…
Облака сизые на олове, потом синие на золоте, потом черные на ничем.
С тихим «фр-р-р» пролетела ночница. Или это была жизнь? спросил бы сенильный Тургенев.
Автостоянка на холме. Кириллица и латиница; гласные и согласные
Перед небом, перед его сухо лиловеющей кожей (справа уже взрезанной, кажущей кровавую мышцу) – женщина в контражуре, как большое русское У: с как бы подтянутой к подбородку грудью и узким, свернутым ветром подолом. Рядом курсивной капителью немецкая J: муж.
…А сейчас еще и детки ихние повыбегают из машины, все как один похожие на i или на иные строчные гласные…
Из машины, выбодав дверцу, выползли на передних ногах двe лабиринторылых собаки и уселись друг против друга, как большое немецкое R и зеркально отраженное русское Я. С отбивными языками и раскачивающимися ощечьями.
Глаголи фонарей тихо загораются над покоем стоянки.
Солнечная зима во Флоренции. Раннее утро – голубое и золотое, а
черный флорентинский воздух весь уже за гóрод вышел и мышел уже зá город весь: обернул, по ним и стекая, холмы – не столь окрестные, сколь окружные.
Над холмами ночное, белое еще небо медленно голубеет сквозь себя. А между холмов горит красный хворост тосканский, скоро золотым станет…
Слитное небо.
Взмыкивающие холмы.
Членораздельные долины.
Кипарисы – сложенные зонтики, пинии – раскрытые.
Под пиниями и кипарисами у зеркалец своих и чужих мотороллеров италианцы причесывали закапанную седину и напевали голосами сладостно-хриплыми – голосами как бы с итальянской трехдневной щетиной.
Дорога Чикаго – Урбана-Шампэйн, Иллинойс. О смерти и жизни
В плоских частях Европы за вертикаль отвечают церкви и ратуши. Здесь – силосы и газгольдеры.
Сельские кладбища – неогороженные поляны с надгробьями там-сям. Ни дорожек, ни оград, ни клумб. Иногда деревья. Не кладбищенские, а деревья вообще: всегда тут стояли. Могил не подразумевается – только
