видеть, а уж попробовать – кто только об этом ни мечтал!
Когда я вошёл, к угощению уже всё было готово – колбасы твёрдые и варёные, разнообразные сыры, копчёная рыба нескольких сортов, пирожные, конфеты, яблоки, бананы… Словом, глаза просто разбегались. И всё это она предложила съесть. А если вам говорят «угощайся!», кто ж откажется? Тем временем, пока я осторожно принимался за еду, Маруся вознамерилась кое-что поменять в своей одежде. И вот, помню, я таращу глаза на её полуголую грудь циклопических размеров и, позабыв про всё на свете, само собой, не задумываясь о последствиях, пихаю в себя эту самую еду…
Как и чем меня потом лечили, память отказывается подсказать. Помню только, что после выздоровления взамен трёхколёсного велосипеда мне купили двухколёсный, подростковый, для которого наш коммунальный коридорчик однозначно не годился. Так что, если погода позволяла, я катался по двору, а при появлении Маруси старался улизнуть, что называется, с глаз долой, подальше от очередного промывания желудка. В общем, в памяти осталась лишь огромная белая грудь, почти такая же, как у той бабёнки в «Амаркорде», какие-то смутные, весьма запутанные вкусовые ощущения и уже гораздо позже сформулированное убеждение по поводу того, что даже в удовольствиях надо знать тот самый свой предел, дойдя до которого, непременно следует остановиться. И ещё временами возникает некое сомнение – а тем ли увлекался я тогда, и не стоило ли заняться мне с Марусей чем-то более приятным, нежели набивать колбасой свою утробу? Впрочем, я, кажется, уже упоминал, что прошлое частенько даёт мне повод для подобных сожалений.
Так вот я вам и говорю, что удовольствия следует чередовать с недолгим ожиданием, когда всего лишь мысленно готов себе представить, как хорошо было бы вздремнуть, или пойти к кому-то в гости, или наоборот – пригласить подружку повечерничать к себе домой. А ежедневная услада с утра до вечера либо же с вечера до самого утра – это, на мой взгляд, ну просто явное излишество, чреватое такими же малоприятными последствиями, как и то давнее обжорство.
И всё же попробуйте представить себе на миг, что я признал в Лулу своё внебрачное дитя и, следуя неписанному закону, мы стали бы жить вместе. И тут вы спрашиваете меня – а что же дальше? Признаюсь, что не готов ответить на ваш вполне логично возникающий вопрос, потому как прежде, чем о будущем задумываться, требуется расчистить завалы настоящего. Нынешние же мои проблемы в том, чтобы доказать соседям, консьержке, милиции, начальству на работе, которому кстати на всё на это наплевать – доказать, что Лулу всего лишь моя дочь, а вовсе не молоденькая квартирантка, вынужденная время от времени исполнять обязанности наложницы или супруги. Нет, правда – ну кто же разрешит одинокому холостяку удочерить какую-то пришлую девчонку? Я бы ни в коем случае не позволил. Однако вслед за таким умозаключением неумолимо возникает другой, по сути, риторический вопрос: а тогда зачем мне это нужно? Эх, если бы всё дело было исключительно во мне!
Итак, в том, что касается будущего, моего
