– зачем?
– Ну, зачем ты меня… приглашаешь?
Муська дважды дернула плечами. Они были не тощими, как у Инги, округлыми и крепкими:
– Глупо это говорить… Никто уже так не делает! Но я хотела… Слушай, давай дружить?
«Она издевается?» – из груди по рукам стекла мелкая дрожь, заставила похолодеть кончики пальцев. Инга отработанным жестом сунула их под себя – руки выдавали её панику слишком часто. А хотелось казаться непрошибаемой… Холодной, замкнутой, бесчувственной. Разве с такой захочется дружить?
– Ты прикалываешься?
В больших карих глазах задрожало смятение, Муська явно не понимала, почему вдруг такая реакция?
– Ты о чём именно?
– Обо всём. Приглашение. Предложение. Это розыгрыш какой-то?
Инге хотелось завопить во весь голос, но она продолжала говорить очень тихо – в кабинет то и дело заскакивал кто-нибудь из одноклассников.
– Почему?
– Потому что никому нафиг не нужно со мной дружить!
– Или ты сама никого не подпускаешь? – Муська вдруг встала и резко задвинула стул. – Да ладно, я не навязываюсь. Если захочешь – приходи в «Альбатрос». Нет, значит, нет.
И вышла в коридор быстрее, чем Инга придумала, что на это ответить. Походка у Муськи была спортивной, лёгкой… И захочешь – не догонишь.
«Упустила, – мелькнуло тоскливое. – Теперь Муська сроду ко мне не подойдёт… А если она не прикалывалась? Такая классная девчонка предложила мне дружить… Сама! А я ломаться начала… Да что со мной?!»
Но неверие продолжило копошиться под сердцем чёрной разлапистой кляксой, готовой перемазать всё мрачной краской. Когда оно поселилось в ней, Инга уже не помнила… Как и тот момент, накрывший её прозрачным колпаком и отрезавший от всего мира. Инга пыталась, но не могла вспомнить, что же случилось тогда? Кто-то высмеял её при всех? Или её побили? А, может, девчонки в детском саду прогнали, не желая включить Ингу в игру?
Она действительно забыла это… Но тёмное пятно неверия миру осталось и росло вместе с нею. Но не так уж пугало! Отталкивая от других, оно изо дня в день напоминало Инге, что она – счастливица. Ведь в её жизни есть целых три человека, которые никогда её не предадут: родители и брат. Это уже много. Детдомовцы и такого лишены…
Ей пришло в голову, что родители тоже не чувствуют себя счастливыми постоянно. Угольный разрез, где отец был начальником участка, закрылся уже больше года назад, и с тех пор он перебивался случайными заработками. Страшно нервничал по этому поводу! Ведь маме пришлось вернуться в газету, а она терпеть не могла журналистскую работу. Нет, ей нравилось писать. Но в городском издании было запрещено рассказывать правду о городской жизни: мэру отправляли номер прежде, чем он уходил в типографию. И тот собственной рукой вычёркивал любую критику, даже если это была всего лишь фотография лужи… В их городе всё прекрасно!
Ослушаться было нельзя, ведь газета находилась на дотации, и мэр запросто мог лишить всю редакцию зарплаты.
– Я просто в бешенстве! – кричала мама, возвращаясь с работы. – Мы
