Букан же на девок был чересчур солощий, в этом он самого Ярослава Всеволодовича перещеголял. Тот еще лет пять назад (на ханский манер) содержал десятки наложниц, но затем плоть его стала увядать.
Как-то, будучи в крепком подпитии, Букан, посмеиваясь, посоветовал:
– Все дело, Ярослав Всеволодович, в самой полюбовнице. Есть такие прыткие на любовь, что мертвого на ноги поднимут.
– Подари, коль не жаль.
Букан тотчас подумал о Палашке, бывшей сенной девке боярина Бориса Сутяги. Он как увидел сию девку, так весь и загорелся. Хороша, кобылка! Грудастая, задастая, с похабными, озорными глазами. Такая полюбовница наверняка в постели неутомима.
Последний раз он наведался в хоромы боярина Сутяги, когда прознал, что тот внезапно окочурился. Агей ушам своим не поверил. Концы отдать (по тайному приказу Ярослава Всеволодовича) должен был Василько Константинович, а вышло наоборот. И в чем тут загадка – Букан так и не дознался. Но смерть боярина пришлась ему на руку. Тысячу гривен серебра отвалил Ярослав боярину на покушение на князя ростовского, и Букан надумал их вернуть. После недолгого раздумья выбор его пал на Палашку. Она, как наложница Сутяги, много раз бывала в покоях боярина и должна ведать, где тот прячет серебро.
Палашка вначале отнекивалась:
– Уж мне ли о том ведать, Агей Ерофеич? Боярин-то наш уж куда как усторожлив был.
– А в своей опочивальне?
– Не прятал в опочивальне! – без колебаний молвила Палашка.
Пронырливые глаза Агея так и вперились в сенную девку.
– А ты почему так уверена? Никак, сама всю ложеницу облазила? А ну-ка рассказывай.
Палашка прикинулась невинной овечкой:
– И рассказывать нечего, Агей Ерофеич. После кончины боярина и ноги моей в ложенице не было.
– Лукавишь, девка. Сейчас пойду к боярыне и спрошу: не пропало ли чего из опочивальни? Я-то уж ведаю, сколь было серебряных гривен у боярина. Ведаю!
И вот тут Палашка перепугалась. Боярыня никогда не знала, сколь гривен лежит у Сутяги в ларцах и кубышках. Скрытен был боярин. Но если Букан назовет точную цифру, а он назовет (Палашке как-то довелось подслушать тайный разговор Агея с боярином о тысяче гривен), то ей не жить. Боярыня Наталья сварлива и жестока. Но Палашка (ума ей не занимать) быстро пришла в себя и блеснула лукавыми глазами на Букана.
– Однако хитер же ты, Агей Ерофеич. Пришел в чужой дом и норовишь боярыню обокрасть. Добро, Наталья Никифоровна к обедне ушла, а то бы замолвила ей словечко и…
– Молчи, дура!
Железные руки Букана стиснули Палашкину шею.
– Меня не проведешь. Сколь взяла?
Шея хрустнула, еще миг, другой – и конец Палашке.
– Пять… пять гривен, – прохрипела она.
– Так… Остальные где? – не разжимая рук, выпытывал Букан.
– Покажу… Только отпусти… Боярыня у себя перепрятала.
