из фильма «Большой Лебовски». Губы у него не двигались. Звуки сыпались изо рта, как у заводной куклы. Сдержанно, неторопливо вспоминал: «Однажды, будучи секретарем ЦК, пришел в гости к Параджанову на Мтацминда. Жил он в небольшом доме, построенном наполовину из дерева. Очень обрадовался моему приходу и расстроился одновременно: мол, что же делать? Ведь мне вас нечем угостить. Я сказал, что ничего не надо, и если бы хотел угощенья, то сам принес бы чего-нибудь. В той квартире у него было множество странных вещей – целый музей, можно сказать. Потом я перебрался в Москву. А музей армяне втихаря перевезли в Ереван. Умудрились разобрать на части все, что было в доме Параджанова и открыли прекрасный музей у себя. Как-то потом пристыдил их: дескать, как вам не стыдно за то, что вы сделали. Ответили, что им нечего стыдиться, что, мол, он был армянином, и мы армяне».
Флешбэк исчезает. У Тако в ушке капелька динамика. В руке айпод, и его шнур на фоне ее загара кажется еще белее, чем есть на самом деле. Как светлая полоска на черной шоколадке. Можно подумать, никто и ничто ее не волнует. Она как будто наедине с собой, в самой себе. Под ритм своей музыки незаметно покачивается, подобно кобре, вставшей в стойку. А ведь прекрасно понимает, что вносит легкий деликатный диссонанс в инертную реальность бассейна и что все сейчас уставились именно на нее. Исподтишка, с деланным равнодушием. Прямое созерцание в этом шоу неприемлемо. Хотя в тайном наблюдении, как правило, гораздо больше эротизма, чем в любой порнографии. Это уже магия, не шоу. Фокус с распиливанием. Она ведь жаждет этого. Чтобы на нее смотрели, и твердели члены. Как на ту женщину, которая через минуту должна лечь в ящик для распиливания на публике. А почему нет. Мне нравится все, что Тако делает. Да и приятно видеть, что у других дыбится на нее. У меня у самого встает при виде ее крепких сисек, высокой попы, по-мальчишески широковатых плеч…
– Два мохито. – Боб ставит стаканы на стойку. Вода в бассейне поблескивает, как от спецэффектов. И вибрирует, будто по ней слегка моросит. Гул нарастает, быстро достигает пика и внезапно затихает. Авиаистребитель летит низко, и его спутники – ветер и тень – пролетают прямо над бассейном. Зонты у бара тяжело качаются, вода в бассейне колышется. Расслабленные тбилисцы валяются в шезлонгах. Никто и бровью не ведет. Только одна худая женщина отклоняется в сторону, смотрит в небо.
Потягиваю мохито и жалею, что не взял простой воды. Вместо бакарди там водка. Даже мята не может нейтрализовать противный привкус спирта.
Слегка дезориентированный от жары, подкрадываюсь к Тако. Целую в нагретый солнцем затылок. На ее коже сразу выступают мурашки. На губах ощущаю сладко-горький привкус солнцезащитного крема. Мозг посылает сигнал к хую. Сфинктер сразу сжимается, по яйцам бьет легкий ток. В подобных случаях сначала всегда сжимается сфинктер, а в яйцах теребит уже потом. Нет, не встает. Из наушников доносится какой-то знакомый джазовый мотив. Что-то тут не сходится – Тако и джаз?! Снова целую ее в затылок. Напрасно жду, когда же джазовый семпл
