шприц и высосал с хлюпаньем весь раствор. Держа шприц как-то странно-вертикально к вене, он воткнул иглу, впустил героин и отбросил шприц. Произошло это так быстро, что никто не успел даже понять, в чем дело – думали, он просто собирается отмерить свое, а он, бык, все себе вкатил!
– У-ф-ф-ф… – начал отдуваться Гогия, но вдруг закатил глаза и повалился на спину. Изо рта выступила розовая пена, тело пошло дрожью, лицо побурело, из носа показалась кровь, а редкие волосы будто зашевелились на его почерневшем черепе.
– Умирает! – взвизгнула Анка и отскочила от кушетки.
Тугуши тоже отпрыгнул в сторону. Борзик и Художник застыли в шоке. Бати тихо переместился к двери и исчез.
Гуга бросился к гиганту и, разжав ему челюсти, пытался поймать ускользающий язык. Ладо удерживал бьющееся тело. Тут вторая волна сотрясла Черного Гогию. Пена пошла обильнее.
– Язык поймать! Чем-нибудь! Ложку! – крикнул Гуга.
Тугуши, схватив плоскогубцы, которыми носили горячие тазики, попытался влезть ими в рот гиганту.
– Оставь, дурак! – крикнул на него Ладо. – Звоните в «скорую»!
Художник вызвал врачей, а остальные во главе с Борзиком ринулись к двери и по очереди выскочили из мастерской. Остались Ладо, Гуга и Художник.
– Вот сволочи! – выругался Гуга. – Аммиак давай, пусть понюхает!
– Переворачивай его лицом вниз! Чтоб не захлебнулся! – скомандовал Ладо и принялся приподнимать тело.
От Гогии внезапно пошел густой запах мочи. Его большое тело грузно стукалось о скрипящую кушетку.
– Что это, агония? – в ужасе заверещал Художник.
Постепенно конвульсии прекратились. Гогия лежал без сознания, но дышал. Крови из носу стало меньше.
– Что теперь делать?.. Приедет «скорая», всех заметут! Он сейчас не умрет? Какая вонь! – метался Художник, хватаясь за грязные тазики, сворачивая газету со вторяком, бросаясь прятать иглы и шприцы.
– Раз приход перенес – значит, не умрет, – ответил Гуга, с брезгливостью отдергивая руки.
– Может, вытащим его за ворота? – бубнил Художник, натыкаясь на пустые пузыри и бутылки.
– Ты рехнулся? Соседи все равно скажут, откуда его вытащили. Нет, жалко Гогию! – сказал Ладо, морщась от запаха мочи.
Гогия лежал с открытыми глазами и икал. Ругая убежавших наркоманов, оставшиеся обступили кушетку и стали совещаться. Художник спрашивал гиганта, как он себя чувствует, но тот не отвечал, только озирался кругом. Но когда взгляд его упал на конский шприц, впопыхах забытый на полу, он, как младенец, затыкал в него пальцем.
– Ты на него посмотри – еще хочет! Ну и ну! – покачал головой Ладо.
Гуга усмехнулся:
– Чему ты удивляешься? Наркуша!
– Да, – сокрушенно согласился Ладо. – Пошли отсюда.
Художник заныл, чтобы его не оставляли наедине с Гогией,
