состояла в том, чтобы заказать телефонный разговор, выслушать, что мистер Икс сейчас на встрече, подождать полчаса, а потом повторить попытку. Вспоминая статьи, которые я тогда писал, не могу найти ничего, достойного похвалы. Я гадал, сколько времени The Times сможет держать на работе такого неисправимого в своей непродуктивности писаку. Пытаясь повысить собственную результативность, я принялся просеивать сообщения информагентств. Все пользователи Atex могли звонить в Reuter или Associated Press, и вскоре я заметил, что в России и Восточной Европе происходит что-то серьезное. А поскольку у The Times не было штатных корреспондентов в Восточной Европе, я начал проявлять личный интерес к происходящему.
В порядке вещей было переписать текст агентства и заявить на него авторство, если ты сделал хотя бы один телефонный звонок и показал, что вложил в материал что-то свое. Я взял измором редактора внешнеполитического отдела Джорджа Брока и с его помощью вскоре создал сеть источников информации – преподавателей в таких местах, как Лондонская школа славянских языков и восточно-европейских исследований, которые с удовольствием подкидывали при случае нужную цитату.
Будь я в 1987–1988 годах поумнее, то обнаружил бы закономерности во всей той писанине, что тогда выдавал на-гора. Понял бы, что государственный социализм не только не способен удовлетворить материальные потребности, но и находится на грани взрыва. Говорят, что история начала наращивать обороты в 1980-е. Стыдно признаться, но я наблюдал за всем этим, не понимая, что происходит. Я был слишком занят тем, чтобы побыстрее поставить свою подпись под очередным материалом, и не морочил себе голову тем, что он может значить. Лишь годом позже, после того как я ушел из The Times при не самых приятных обстоятельствах, происходящее стало очевидно даже мне. Несчастные участники Варшавского договора не просто уступали в технологиях Рональду Рейгану. Они наконец осознали, что социализм с его государственным насаждением уравниловки не только порочен, но и несправедлив: номенклатура всегда достанет себе пару башмаков, недоступных массам. Каждый год, чуть ли не каждый месяц они видели, насколько отстают от Запада, демонстрирующего чудеса потребления и технологий.
Вот почему восточные немцы навострили свои трабанты на Запад. Вот почему рухнула Берлинская стена в ноябре 1989-го, через шесть месяцев после того, как я прибыл в Брюссель. И даже тогда, несмотря на все намеки, которые можно было уловить на страницах The Times, в других европейских столицах событие воспринимали с изумлением и тревогой. Тэтчер, казалось, попыталась помешать объединению Германии и провела реакционный семинар в Чекерсе (с 1921 года официальная загородная резиденция премьер-министра в графстве Бакингемшир. – Прим. пер.). Вывод гласил: гунны либо должны быть повержены, либо возьмут тебя за горло. Миттеран полетел в Киев для таинственной встречи с Горбачевым, где они безрезультатно пытались придумать, как воспрепятствовать неизбежному. Одним из немногих европейских государственных мужей, кто сразу
