получила мою телеграмму?
– Да. Спасибо.
– Разве тебе не интересно знать, как у меня идут дела здесь, в Нью-Йорке?
– Очень интересно. Как у тебя идут дела здесь, в Нью-Йорке?
– Слушай, да тебе совсем неинтересно!
– Интересно! Я хочу знать о тебе все.
– Тогда почему не спрашиваешь?
– Ты сам расскажешь, когда захочешь.
– А тебе все равно, не так ли?
– Что все равно?
– Чем я занимаюсь.
– А… Нет, совсем не все равно. Хотя да, все равно.
– Очень мило с твоей стороны!
– Понимаешь, мне не важно, что ты делаешь. Важен только ты сам.
– Как это – я сам?
– Ну, какой ты сейчас. Или какой в городе. Или еще где-нибудь. Я не знаю. Вот так.
– А знаешь, Кэти, ты такая дурочка. Твой метод никуда не годится.
– Мое что?
– Твой метод. Нельзя же так прямо, не стесняясь, показывать мужчине, что ты от него практически без ума.
– А если так и есть?
– Да, но об этом нельзя говорить. Тогда ты не будешь нравиться мужчинам.
– Но я не хочу нравиться мужчинам.
– Но ты ведь хочешь нравиться мне, да?
– Но я тебе и так нравлюсь – или нет?
– Нравишься, – сказал он, покрепче обнимая ее. – Чертовски нравишься. Я еще больший идиот, чем ты.
– Ну тогда все в полном порядке, – сказала она, запустив пальцы в его шевелюру. – Или нет?
– Странно, что у нас все всегда в полном порядке… Кстати, я хочу рассказать тебе о своих делах, потому что это важно.
– Честное слово, Питер, мне очень интересно.
– Словом, ты знаешь, что я работаю у Франкона и Хейера и… А, черт, ты даже не понимаешь, что это значит!
– Понимаю. Я посмотрела в справочнике «Кто есть кто в архитектуре». Там о них пишут очень приятные вещи. И еще я спрашивала у дяди. Он сказал, что они в архитектурном деле стоят выше всех.
– Еще бы. Франкон… он величайший архитектор в Нью-Йорке, во всей стране, возможно, и в мире. Он спроектировал семнадцать небоскребов, восемь соборов, шесть вокзалов и еще бог знает что… При этом, разумеется, он старый надутый осел и мошенник, который проложил себе дорогу лестью и взятками… – Он резко замолчал, открыв рот и вытаращив глаза. Он совсем не хотел такое сказать, никогда не позволял себе даже думать так.
Кэтрин спокойно смотрела на него.
– Да? – спросила она. – И что?..
– В общем… э-э-э… – Он запнулся, поняв, что по-другому говорить не может. А если может, то только не с ней. – В общем, так я его воспринимаю. И ни капельки его не уважаю. И счастлив работать у него. Понимаешь?
– Конечно, – тихо ответила она. – Ты честолюбив, Питер.
– Ты не презираешь меня за это?
– Нет.
