охотно привозили в город товары, зная, что князь не даст их в обиду.
От бабки своей Ольги Владимир унаследовал мудрость и твердость характера. Княгиня Ольга часто рассказывала ему о пращуре – Вещем Олеге, о походах его и досадной смерти от укуса змеи. Рассказывала она также о чудесах и красоте дальних земель, о том, каким богам поклоняются люди в других землях.
Войдя в лета, князь Владимир эти рассказы о вере не забыл. А были три веры, во всяком случае, так говорили купцы: иудейская, христианская, мусульманская. Не на лесной поляне, не под лапами темных елок молились своим богам иудеи, христиане, мусульмане. Купцы разводили руками, поднятыми в восторге, и сладко закрывали глаза, описывая великолепие царьградских церквей, стройность и звонкость минаретов Мекки и суровое величие домов, где молились иудеи в своем Иерусалиме. Князю в такие минуты собственные боги казались беспомощными и жалкими.
Из всех церквей, из всех вер, поразмыслив, Владимир выбрал самую светлую – христианскую. И все приближенные вслед князю важно кивали: надо поспешить в Царьград за верой, «Славна вера христианская, она же нарядна… В тысячу свечей, слыхал, славят Господа, так же станут и князя».
Но как сделать, чтобы и веру новую принять, а до просьб, до поклонов перед царьградскими императорами не унизиться? И задумал Владимир идти походом на город Корсунь…
Корсунь – тот же Херсонес. Владимир пришел с дружиною под стены Корсуня и взял его в осаду.
Не ждали, не ведали херсонесские греки такой напасти. Ничем Владимира они не обидели, торговали мирно с Киевом, с другими городами, и вот такое горе: стоит под стенами вражья дружина. Надолго ли хватит городу мужества и продовольствия? Одна надежда на Бога…
Однако город не торопился сдаваться. Пошли на приступ, как не раз уже ходили. Но приступ не удался, хотя крови пролили немало. Князь посуровел, и молодой русич, по его приказу, крикнул осажденным, что стоять, осаждая город, они будут до победного конца. И месяц, и год, и три года! Похоронили убитых, а к вечеру разожгли поминальные костры, жарили целиком молодых бычков, баранов, отбитых тут же в селениях, окружавших Херсонес. Пахло салом, капающим на угли. Поминали бражкой, медовухой, громко кричали. Князь нарочно не отошел ни на сажень от стен: пусть осажденные слышат могучие крики, а пуще того – сытный запах мяса. Пусть подумают о своей судьбе!
Потом стали сыпать землю к стене, чтоб в сражении иметь преимущество – как бы ступеньку для разбега. Но дело шло худо: наутро глядь-поглядь, а земля осела, как будто и не насыпали ее десять ночей подряд. Ломают голову: в чем дело?
А дело в том, что недаром греки слывут самым хитроумным народом. Подкопали с той, городской, стены, и все, что дружинники Владимира насыпали, уносили они внутрь крепости…
Греки хитры да голодны, русичи же упорны. А осада идет ни мало ни много – девятый месяц. Уже и дружины притомилась, как-никак и осень пережила под открытым небом, и
