подумал, что от застенчивой робкой девочки-сиротки, которую он привел шесть лет назад в общину, не осталось и тени. Заметив наконец священника, Зинаида буднично сказала, указывая на раздавленных червей:
– Вот ведь напасть, отец Иоил! Проснулись в тепле и полезли наружу. Видать, пройдоха гробовщик продал гроб из гнилого дуба.
– Не хочешь ли исповедаться, дочь моя? – тревожно спросил священник.
– После похорон, – ответила она, отвернувшись.
Поил зажег свечу и принялся читать над покойником молитвы, стараясь не смотреть на останки раздавленных червей.
Как враждебно ни была настроена община, никто из братьев и сестер не донес на Зинаиду в участок. Любые спорные вопросы в раскольничьей среде считались делом сугубо внутренним и впутывать в них полицию значило навлечь на общину крупные неприятности. Впрочем, квартальный надзиратель Терентий Лукич сам явился тем же вечером в дом Толмачевых.
Терентий Лукич походил на рассевшуюся от сырости кадушку с огурцами. Толстый и неуклюжий, он с трудом передвигался на коротеньких ножках. Бесцветные глаза, глубоко посаженные по бокам извилистого носа, узкая щель рта, жирные прыщавые щеки – все на его широком лице казалось собранным с разных, но одинаково неприятных физиономий. Он вкатился в комнату с покойником, снял треуголку и троеперстно, напоказ, перекрестился. По его хомячьим щекам катились крупные капли пота, рыжие бакенбарды вымокли, как от дождя. Гость обшарил взглядом труп и коротко, деловито спросил:
– Отравила?
– Да что вы! Господь с вами! – всплеснула руками Зинаида.
– Ты мне здесь тиятров не разыгрывай, – предупредил квартальный. – Если извела Зотыча каким зельем, то так и говори. От меня не скроешь. Я людей вижу наскрозь…
– Никого я не изводила, – твердо заявила она. – Евсевий Зотыч яблочком поперхнулись…
– Ну ин ладно… Ты вот что… – вдруг сменил он тон на более ласковый, почесав в затылке. – Зотыч платил мне десять рублёв кажный месяц…
– Да разве ж за этим дело станет? – одарила его светлой улыбкой Зинаида. – Помилуйте, Терентий Лукич! Я буду платить двенадцать…
И тут же подкрепила обещание звоном серебряных монет. Но получив мзду, околоточный не спешил уходить. Он топтался на месте, мял в руках треуголку и наконец прошептал, косясь по сторонам:
– Хоронить будешь в лесу? Тайно?
– Вы же знаете, как у нас заведено, – развела руками Зинаида.
– Тогда гони еще двенадцать рублёв, красавица, – протянул он ей мокрую, на удивление маленькую ладошку с искривленными подагрой пальцами. – Потому как начальство меня за энто художество может взгреть…
Спрятав деньги, Терентий Лукич вновь перекрестился, умильно поглядел еще раз на покойника, тяжко вздохнул и, философски заметив: «Знать, пришел старику срок!»
