рад, – не скрыл эмоций, нежно улыбнулся и поправил ее прядь волос, заправив за ухо.
Моя девочка покраснела, не отпрянула, не сбежала, но краска залила лицо.
– Садись, Даня. Ты ведь хотел поговорить, а я хотела вкусный чизкейк. – хитро и мило прищурилась, кусала губы. Я понимал, что нервничает.
– Отлично, – сказал с щедрой улыбкой. – Принесите, пожалуйста два черничных чизкейка и два кофе, черный без сахара.
– Ты помнишь? – удивление отразилось на ее лице.
– Конечно, я жил этой памятью, – протянул руки через стол и заключил ее пальцы в свои, такие холодные, поднес к губам и поцеловал. – Я умираю без тебя, моя девочка.
– Прекрати, – зло прошипела и оторвала руки, без них стало пусто, как будто ее пальцы давали мне тепло и уют, а теперь стало холодно.
– Черт, ты серьезно? – сказала это со злым удивлением. – Ты понимаешь, что опоздал на девять лет? На ДЕВЯТЬ долбанных лет? – сказала четко, каждое слово, чтобы они вбились гвоздями в мою грудь и в мою голову, чтобы дошло до сердца и там отразилось осколками по всему телу. Больно, сделала больно.
– Понимаю. Но я до сих пор помню, какая ты.
– И какая же? Ну? Ответь? От какой, "такой" ты ушел? Какую выкинул, как ненужную собачонку? – она взрывалась, тихо кричала, почти шепотом, но это был крик, крик ее боли. От этого мне было больней в тысячу крат.
Наклонился к ней и произнес прямо в губы:
– Какая ты громкая и вкусная, – шепотом, произнес сладким шепотом, уже хотел ее прямо на этом столе, прямо среди этой кондитерской. Плевать на всех: на людей, работников, прохожих за окном, хочу разложить здесь и сейчас, и снова выбивать громкие стоны из ее губ.
Покраснела жутко, ее щечки просто залило краской, а глаза расширились, дыхание сорвалось.
– Ну круто, что. Ты не знаешь кого трахнуть, Дань? Иди к Мирославе!
Брезгливо поморщился, прямо в точку, туда где ноет.
Она вскочила и побежала к выходу. Ну уж нет, девочка, не сегодня.
– Стой! – догнал на улице у входа, резко за локоть повернул к себе.
Пощечина, еще одна.
– УУУУУ, черт, девочка! – сказал строго, заломил руки назад и прижал всем телом к себе.
Она так близко, упирается грудью в меня и резко дышит. Ее глаза скользят по моим губам. Грудь вздымается.
– Черт, что ты творишь со мной.
Я больше не мог терпеть, я набросился на ее губы, как жадный зверь. Поцелуй не был нежным, он был крышесносным, бешеным, я вбивался в ее рот языком и она отвечала, отвечала так неистово, и стонала, Боже, она стонала мне в губы. Только от поцелуя стонала, как будто я трахаю ее членом и она дрожит от оргазма, это сносило крышу. Планку сорвало, я больше не мог терпеть, я хотел ее всю. Поцелуя становилось мало, я понимал, что одежда мешает и мне и ей. Как бы девочка не врала о том, что забыла и не хочет, ее тело говорило по-другому. Оно выдавало все примитивные желания. Моя девочка, моя страстная маленькая ведьмочка.
– Стой,
