своих тел бремя возраста, так сказать, вырезать кусок плоти под названием «старость». Ведь, как никогда, пластическая хирургия теперь доступна всем! Мир просто усеян предложениями продлить женский век, и было бы грехом этим не воспользоваться! Да и расценки на этот продукт вполне лояльные. Но моя мама относилась к самой консервативной касте женщин, поклоняющихся до сих пор каким-то захудалым сводам правил, основанным на непонятном домострое, где почему-то красоте отводилось чуть ли не последнее место. Даже, несмотря на всеобщую пропаганду новых мобильных мировоззрений, представители этой женской породы продолжали свято верить в «забитые гвоздями в их головы понятия», храня им верность всю свою жизнь. В молодости мама была симпатичной девушкой, да и сейчас, почерк былой красоты еще не был стерт с лица, но мещанские утопии, которыми подпитывался ее ум, создали какой-то вакуум в понятиях, основанный на том, что все, связанное с неестественной природной красотой, – это что-то аморальное. Поэтому на фоне этих убеждений и затухающей привлекательности, любовь мужчины в какой-то момент ею была потеряна. Это упрямое неприятие всего, что было связано с работой супруга, сделало маму совсем блеклой на фоне женщин, с которыми сталкивался отец на своей работе. Со временем это отчуждение стало истинной виновницей войны понятий, которая началась между моими родителями. Почти вся моя юность прошла в обстановке колких замечаний и обидчивых выяснений отношений между ними. Сначала папа воспринял упрямство своей жены, как каприз, но со временем его попытки завести даже разговор на тему внешности приводили к долгому продолжительному психозу со стороны мамы. Она была несгибаема против любых изменений во внешности в угоду желаниям мужа, поэтому не удивительно, что со временем этот локальный бытовой конфликт перерос в раздражение, а далее в глумливое равнодушие одной из сторон. Будучи закоренелой интеллигенткой старого пошива, моей матери казалось, что все эти операции по улучшению внешности выглядят глупо на фоне ее возраста и положения в тех слоях общества, где она имела социальный авторитет. Ведь она проработала в школе более 20 лет и все это время она с гордостью носила титул «миссис безупречный консерватизм», который принуждал ее сохранять внешний моральный лоск перед публикой. Больше всего она страшилась отрицательного общественного мнения, и этот страх был одним из главных постулатов ее архаичного воспитания. Со временем мой отец нагло научился манипулировать ее страхом перед порицанием, который был намного сильнее женской гордости. К более зрелым годам у меня сложилось устойчивое мнение, что в ее положении жены далеко не юного возраста, чей супруг вращается в обществе красивых женщин, пусть даже и рукотворной внешности, заботиться больше о своем моральном титуле, а не о брачной постели, было крайне глупо и легкомысленно.
– Времена изменились, мамочка, как ты этого не понимаешь!? – частенько повторяла я про себя, слушая их язвительные высказывания друг о друге.
– Именно у таких, как ты, чаще всего и уводят мужей