сожжённых немецких танков. А это даже у самых бывалых артиллеристов, надо понимать, не хухры-мухры. Не фунт изюму. Отвага, расчётливость, плюс выдержка железная, помноженные на везение – это вам любой солдат на передовой скажет – дорогого стоит. Да ещё языком зацокает – Ого-го-го! Со смертью мужики играют – не позавидуешь. Даром что ли их по-уставному называют истребители танков? А что касаемо до возраста командира… Ну это уж, как говорится, дело наживное. С таким хошь в огонь, хошь в воду, – проронил как то немногословный старик ездовой. – Наш сержант шибко фартовый.
О последнем красноречивей всего говорило количество звёздочек на стволе орудия. А следы и вмятины от пуль и осколков на щите ЗИС-3 лишний раз подтверждали, что артиллеристы даром свой хлеб не ели. А хлеб тот был вперемежку с потом солёным, солдатским. Адский этот труд, ежедневный, непосильный – воевать солдату на войне.
Фартовый… Точнее не скажешь. И, наверное, почеркушка «Смерть Гитлеру!» была, ко всему прочему, добрым талисманом отважному и удачливому расчёту и, пожалуй, всей их артбатарее. Надо сказать, что командиры всех уровней против такой надписи по обоим бортам орудийной повозки не возражали. Скорее наоборот. А что? Поднимает боевой дух подразделения. Особенно у тех, кто и пороху ещё не нюхал. А это знаете ли… Так и кочевала эта «передвижная» агитация по всей передовой. Но отнюдь не это было особой достопримечательностью у артиллеристов. Как известно, в каждой избушке – свои погремушки.
То-то же и оно, что свои ….
Все на батарее подмечали, как любит своих лошадей ездовой первого орудия. Знамо дело – без особой привязанности и умения ухаживать, обиходить лошадок, ездовым никак не сделаешься. Да и в ездовые, как правило, подбирались пожилые, обстоятельные дядьки. Но Омельченко среди всех – ездовой особый.
…Коротка жизнь солдатская на войне. Ещё короче прошагает по ней лошадиная. Осколок ли солдату достался, пуля ли немецкая угостила – ясно дело перевязали, и при первой возможности в тыл, в медсанбат. Тяжёлое ранение – значит в госпиталь, а это вообще, по солдатским понятиям – долой с фронта на долгое время.
А вот спросите, если лошадь занедюжила, хворь какая на неё напала, а то и так, обыденно, ногу подвернула, из последних сил таща орудие с повозкой, да ящиком снарядным, на пригорок из дорожной хляби, когда солдаты, отпуская крепкое словцо, потому как по колено, а то и выше, в жидкой грязи и ею же извазюканные, как черти, помогают ослабевшим лошадкам вытянутьтаки орудия, что тогда? А? Как, скажите, ездовой себя поведёт, винясь пред товарищами своими за то, что вина его в том лишь и состоит, что не шагать ему, как им, меся разбитыми сапогами километры и километры нескончаемого пути. И часто, засыпая на ходу, спотыкаясь и падая от смертельной усталости в эту самую опостылевшую грязь бесконечных дорог… Ну и как тут вести себя ездовому? И хлещет тогда иной ездовой лошадок кнутом нещадно, как бы морально оправдываясь за комфорт свой относительный, да портянки сухие. А на войне для солдата что самое главное? Чтоб вошь, паскуда, лишний раз не донимала, и портянка была сухая. А на войне для солдата портянка сухая, да ещё котелок с варевом горячим, обжигающим – это, почитай, не только
