символа опечатались на её кончиках – Сэймэй.
– Глупец. – выругалась себе под нос Икеда.
Имена на стволе сакуры значили, что в скором времени должен родиться или умереть человек. Сэймэй была дочерью духа, что заперся в собственном доме и боялся любого упоминания о себе и своей семье. Легенда гласила, что только смерть другого, спасёт человека, чьё имя выцарапано на стволе сакуры, но Икеда, как никто, знала, что это лишь байка, которой местные бабки пугали доверчивых детей. Она знала, что сакура расцветает весной, а осенью, на стволе вырезают имена тех, кто ещё должен родиться. Воительница присела у ствола дерева и прикрыла глаза. Тьма окутала всё вокруг. Тёплый ветер, словно замер и время остановилось. Такой поразительно пугающей тишины, Икеде ещё не доводилось ощущать.
– Милостивая Идзанами. – прошептала охотница, всё дальше погружаясь во тьму, – Одари покоем заблудшую душу. Одари покоем безрассудного глупца. Сверши милость и прости его ошибки.
Ветер резким порывом вновь напомнил о себе. Шум ветвей вернулся, снова закачав над головой Икеды. Она открыла глаза. У её коленей лежал лепесток сакуры, что лучезарно сиял розовыми красками. Имя Сэймэй, засверкало розовыми искрами и исчезло, впитавшись в корень дерева. Сакура расцвела. Её ветви свисали, искрясь ярким бликом. Лепестки чарующим веером, осыпали землю под свист ветра. Сакура забрала жизнь ещё не рожденной Сэймэй, чтобы дух мужа упокоился с миром.
Икеда неторопливо вернулась в дом, где тишина прерывалась лишь скрипом распахнутых окон. Темно. Мертво. Спокойно. На столе лежала записка, что написана красными чернилами и была столь свежей, что алая капля скатывалась по белому пергаменту: “Покой. Простите меня”. Грозные, чёрные тучи развеялись, белые облака гуляли по небу, просвечивая сквозь себя яркие лучи солнца. Сакура на вершине, осыпала тысячи лепестков, покрывая под собой ещё недавно мрачную землю.
Икеда вернулась в деревню, где местные изумленно глядели в небо. Старик, едва завидев её, подбежал, заикаясь и пытаясь выдавить хоть слово.
– Сакура расцвела! Та-а осенью! – восторженно изумился он, поднимая руки в высоту.
– Это скоро пройдёт, а дух вас больше не побеспокоит. Мои тридцать мон.
Икеда протянула руку, и старик внезапно нахмурился. Он неохотно полез в карман и вытащил тридцать бронзовых монет, словно бусинки, закреплённые на тонкой веревке.
– Вот. Держи. И… это… спасибо, от всей деревни. – пробубнил он, протянув монеты воительнице.
Икеда кивнула, уважительно наклонив амигасу, и вновь ступила на широкую дорогу, усыпанную лепестками сакуры.
Жизнь
Средь гущ и живучих земель,
Топчет землю костлявая мгла.
Несёт она горе и смерть,
Чтобы новая жизнь возросла.
Боятся её все до боли,
И
